Татьяна Железняк Владимир Британишский. Петербург - Ленинград: Стихи. Рассказы. Эссе. - СПб.: Алетейя, 2003, 288 с. (Петербургская серия).
Когда я слышу "культура", я не хватаюсь за револьвер, которого у меня, естественно, нету, а просто скисаю, как молоко на жаре. В результате полученного воспитания с этим словом у меня ассоциируется дородная классная дама в классном прикиде от-кутюр, в присутствии которой не то что сморкнуться (фу!), но даже улыбнуться неприлично (да и небезопасно)┘ Празднование 300-летия Петербурга в моем представлении находилось целиком в компетенции этой дамы, поэтому посвященную юбилею книгу поэта и переводчика Владимира Британишского (р. 1933) я брала в руки, напрасно забыв, что у строгой госпожи есть сестренка, вовсе на нее не похожая. Вечно юная и дерзкая, она легко, как кружевной зонтик, несет груз многовековых свершений сообщества людского.
Все реалии в книжке - реальны, имена подлинны, портреты писаны с натуры, но оценку историческим событиям автор дает с великолепным своенравием, вследствие которого, например, рейтинг прибывшего в Россию слона оказывается намного выше, чем у персидского посла, который привез животное в подарок...
Слона потом на барке
в Петербург
везли, по рекам, по большим и
малым,
по Ладоге, но довезли зер гут,
что и Петра Великого.
"Журналом",
страница триста девяносто
пять,
отражено...
Свободно владея техникой стиха, автор может набросать живописную картинку, а может и непринужденно зарифмовать в поэтическом тексте библиографическую ссылку. Его зрение различает мелкий шрифт книжного примечания и созерцает с высоты птичьего полета громадные пространства┘ При чтении складывается впечатление, что нехитрая механика истории (см. стихотворение "Весна 1801 года") волнует автора куда меньше, чем завидная способность конкретного человека, с именем и "пропиской", противостоять ее мельничным жерновам. По-видимому, сознательно Британишский ставит и решает задачу сохранить для себя и других благодарную память о тех, кто и в "кривые времена" шел, не сворачивая на чужие пути, о тех, благодаря кому сохранилась почти распавшаяся связь времен.
Многие его стихотворения названы, как портреты, именами этих людей: архитектор Юрий Фельтен - "он смягчает человеку боль и холод бытия", Филипп Иваныч Буц - "волшебник, что решил от жизни не зависеть", Феофан Прокопович - "окнами в Европу были - люди. Был и Феофан таким окном..." "Старик Державин" - поэт, вечный как мир. Иногда на именах автор строит забавную (и умную) шутку: "Петр Первый" и Шведы" - о фильме и занимающихся шитьем соседках по коммуналке: "Петр Первый" и Шведы. Я думал не раз/ написать о них в прозе короткий рассказ./ "Петр Первый" и Шведы. Отличный сюжет:/ мать с тремя дочерьми по фамилии Швед"... Вот пишу, наконец. Ничего о Петре, / все о Шведах: ажур, и плиссе, и гофре..."
Стихи сменяются прозой, проза - стихами, все это перемежается иллюстрациями - фотопортретами родных, друзей. Среди них - на равных правах с людьми - городские виды и прекрасные дворцы. Никаких сантиментов: "Бронзовый конь/ и гранитный валун: бури морской зверовидный бурун". Нонконформизм бывалого шестидесятника: "Если истина не ищется, что толку в вере, хоть и новой!"
