Павел Кузьменко Егорий Простоспичкин. Разговоры с донной Анной. - М.: Митин журнал, Тверь: Kolonna publications, 2003, 248 с. (Сосуд беззаконий).
В числе авторов литературы не для всех периода текущего Бронзового, с позволения сказать, века, издаваемых "Kolonnой" и "Митиным журналом", фигуры талантливые, знаковые и скандальные, вроде Уильяма Берроуза, Шиша Брянского, Евгении Дебрянской или Маруси Климовой. Принадлежащие к своего рода ордену не от мира сего. Элита, декаданс, заведомые антагонисты main stream литературы, сеющие неразумное, недоброе, невечное с точки зрения подавляющего большинства человечества. Демонолог, индоевропеист, сеньор, комедиум и просто масон, отважно скрывшийся под псевдонимом князь Егорий Простоспичкин, безусловно человек (?), прекрасно владеющий словом, образом, чутьем и прочими необходимыми для писателя качествами. И отлично вписывающийся в серию негативистской литературы "Сосуд беззаконий". На этом можно было бы и закончить, поскольку из тиража (1000 экз.) и адресности книги ясно: совсем немногочисленная рать единомышленников, друзей и почитателей князя прочтет этот сборник паралитературных (или металитературных? или забавных?) опусов, вовсе не нуждаясь в каких-то пояснениях или рассуждениях по поводу. А остальные не прочтут вовсе.
И тем не менее┘ Сначала не о главном. Вечно умирающий, а потому и бессмертный постмодернизм (точнее постпостпостмодернизм, а может уже и премодернизм?) оперирует известными инструментами - реминисценция и пародия, юмор и парадокс, а также так называемая заумь. У князя Егория это читается совершенно откровенно хотя бы только из заглавий новелл (историй, опусов, а также подобий статей и религиозных гимнов): "Три бочонка амонтильядо", "Что такое хорошо", "Голова профессора Доуэля", "История о том, как Сергей Филатович провалился в отхожую яму", "Хорошее отношение к бороде". Его парадоксы вызывают если не смех, то добрую, демоническую улыбку. Например, в истории о том, как талмудист рабби Гитлер устроил в Мюнхене массовое обрезание и пивной путч, чтобы не платить за пиво по счету.
Ну вот, к примеру. "И нигде - насколько хватит силы глазного света - не увидите вы в поле сидящих детей, врастающих в землю и грызущих камни, ибо исчадия германцев рождаются не детьми. И не плачут ни германские женщины, ни креолки, одетые в ленты из шелка и цветов папоротника, у которых всегда на теле между крепких грудей мандорла - портрет Ницше в нефрите, - выпучиваясь плодами, я повторяю, они не плачут, потому что боль германца тождественна боли, которую он причиняет". Подобные тексты пишутся в первую очередь для себя. И это правильно. Потому что истинная ценность созданного автором определяется не здесь и уж точно не сейчас. Такие тексты могут нравиться или не нравиться, как малевичевский "Квадрат". А как можно не любить квадрат? И довольно об этом.
Теперь о главном. Книгу князя Егория я читал дома сидя и лежа, в метро сидя и стоя и в любом случае через 5-6 страниц засыпал. Даже стоя! Проснувшись же, с удовольствием продолжал читать до следующего гипнотического периода. Но в каждый момент пробуждения чувствовал себя бодрым, веселым и где-то даже просветленным. Смутная догадка о несмысловом, надпонятийном назначении неторопливого простоспичкинского текста весьма меня заинтересовала. И я провел ряд экспериментов. Читал книгу "Разговоры с донной Анной" вслух своим близким: жене, соседу-алкоголику, знакомому литератору по телефону, глухонемой диспетчерше нашего РЭУ, переворачивая перед ней страницы по мере прочтения. Все подобно мне засыпали через 5-6 страниц. Но причиной этого отнюдь не было качество или смысл текста, которого сосед-алкоголик, например, вообще не понял. Тем не менее скорое пробуждение заставало всех слушателей в прекрасном расположении духа. В то же время моя собака очень возбудилась, когда я ей начал читать Простоспичкина, а рыбы-гуппи в аквариуме вообще пришли в неистовство. Нетрудно заметить, что в князя Егория творчестве образ рыб, даже неких особенных рыб, имеет не очень ясное, но важное значение.
Какие-то выводы делать рано, но совершенно очевидно, что тексты демонолога и масона князя Егория имеют еще какое-то надлитературное, тайное значение. В нашей культуре наиболее известно утилитарное назначение текста в обряде "отчитывания" священником бесноватых - то же, что на Западе называется экзорцизмом. И если воздействие сакрального текста, в общем, предсказуемо, то неожиданное воздействие текстов как бы обычных пока малообъяснимо. Известно, например, что Всеволод Гаршин бросился в лестничный пролет, прочитав совершенно мирное лирическое стихотворение Афанасия Фета "Только встречу улыбку твою┘", а выздоровление Александра Солженицына от рака началось с прочтения очерка Валентина Овечкина "Пути-дороги сельские".
Есть основание предполагать, что надлитературное воздействие текста столь непростого человека, как князь Егорий, не случайно, как в вышеуказанных примерах. А вообще эта тема еще ждет своих исследований. И в нашем веке наверняка будут созданы особые литературные тексты, с помощью которых болящие исцелятся, страждущие утешатся, поднимется урожайность полей и истребятся комары и тараканы.
