Василина Орлова Провозвестники нового, мы еще не знаем названия этому новому, а оно уже в нас.
Кто-то говорит: поколения нет; представьте себе рабочего парня с московской окраины и девушку-филологиню из Екатеринбурга - им не о чем разговаривать.
Но поколение есть, и никуда от этого не деться. Учатся, работают, служат в армии, косят от армии... Все разные, но общее смысловое поле существует. Эпоха больших перемен и крупных трагедий - хороший полигон для писателя┘ Смысловое поле - это пережитый нами почти в младенчестве крах системы, которую нам лично не за что ненавидеть или любить, но которая не отошла в туманную даль. Взгляд на "красные десятилетия" не устоялся; может, еще долго не устоится, более того - фокусировать этот взгляд предстоит именно нам. И еще на смысловом поле - наша боль за будущее России.
О стихах
Удобные термины неприменимы. Например, совершенно непонятно, кто традиционалист, а кто новатор. Идет мода на державинские тяжеловесные конструкты, а поэт в духе обэриутов выглядит вторичным. С одной стороны, рифма "кровь- любовь" встречается повсеместно, даже у стихотворцев-грамотеев, а с другой - многие гонят километровые верлибры, которые без малейшего ущерба можно было бы переписать в одну строчку, получив добротную прозу.
Социальная значимость, гражданственное звучание - редкость. Все больше перепевы Бродского со стенанием о погибшей античности либо филологическая поэзия в духе Кибирова. Не поймите меня неправильно (быть против Бродского - как минимум неразумно!), однако, по меткому выражению Вл. Новикова, последователи Бродского - одна большая братская могила. Филологическая поэзия до предела насыщена реминисценциями: в каждом стихотворении можно уловить ссылки на тот или иной первоисточник. Но образованность авторов глушит своеобразие их интонаций.
Несколько в стороне девушки. Они как будто тоньше чувствуют и часто опережают мужчин в своеобразии. Девичьей поэзии присущ другой недостаток: камерность. Разумеется, бывает, что и девушки используют в стихах обсценную лексику, но это уже давно не останавливает внимания.
О прозе
В случае молодежной прозы приходится говорить о романе, реже - о повести. На просторах масштабного полотна автору есть где разгуляться, в то время как формат рассказа вынуждает дать внятную завязку и развязку и желательно одного-двух героев. Роман, казалось бы, сложнее, он предполагает целый сонм героев (впрочем, некоторым писателям достаточного одного), в романе должен быть ясно выверенный сюжет, роман изобилует описаниями, сценами, диалогами, размышлениями┘ И тем не менее начинающие авторы берутся за роман, и, самое поразительное, порой у них получается.
Теперь о псевдолитературе, или, как говорит моя подруга, 23-летняя Маша Королева, - о паралитературе, то есть о чтиве на потребу. Маша считает, что ожидать чего-то серьезного от этого вида ширпотреба несерьезно, и тем не менее исправно пишет роман за романом, публикует и получает свои законные. Такая литература, по всей видимости, будет успешно существовать, лучшей своей частью дорастая до классик. Рынок литературного фаст-фуда - это, безусловно, реакция на чрезмерную серьезность литературы "концептуальной". Да и прельстительны для молодого автора, едва набившего руку, быстрые деньги.
А можно ли по-другому? Можно. Например, пойти по пути персонажирования, легендаризации собственной жизни. Желание смонтировать "культ личности" чуть-чуть присуще 22-летнему Сергею Шаргунову, получившему премию за поэму, большую прозаическую вещь "Малыш наказан", которая живописует процесс взросления.
Лучшего шока, нежели вечерняя новостная телепрограмма, не придумаешь, и все-таки третье направление прозы - шок, эпатаж. Растет интерес к патологии, извращениям. Одна поэтесса в разговоре со мной заметила, что для нее лучшей наградой станет, если читателя на ее рукопись стошнит. Рвоту легче вызвать другим способом, поэтому перейдем к роману мистико-фантасмагорическому.
Главное здесь - смещение границ реальности, слияние времен, взаимопересечение горнего и дольнего миров. Фантасмагорический роман часто проявляет интерес к различным философским системам, в особенности к восточным религиозным практикам. Он насыщен деталями, богат метафорами. Ксения Букша (ей 19) написала исторический роман с элементами фантасмагории. Начинается роман "во время оно", но в середине его мужчина вдруг рожает ребенка.
И последнее направление - бытописательский реализм. Странно, откуда бы ему возникнуть в эпоху оригинальничанья и языковых игр? Бытописание вытекает напрямую из традиций, забытых далеко не всей молодежью. Тот, кто упрекает литературу советской эпохи в том, что в ней многое было "на потребу", "по заказу", ремесленничество-де, интеллектуальная нечистоплотность, пусть вынырнет из уютного кресла, пойдет в мир, спустится в переход и внимательно посмотрит на книжные развалы.
На взгляд молодежи, в том этапе было то, от чего не стоит отказываться.
Повесть "Учебка" Олега Селедцова о том, как бойцы проходят подготовку в военно-морской учебной части. Со всеми неприглядными деталями времени и места - и с человеческой интонацией, с положительными и отрицательными героями. Скажут: школярство, литература уже переросла однозначных героев. А я скажу: нет. Жизнь их не переросла, и для литературы они актуальны по-прежнему. Просто общество сейчас настолько дифференцировано, неоднородно, что герои, которые для иных положительны, у других вызывают отвращение.
Речь идет о первых книгах еще вчера не существовавших авторов. Вторая книга каждого из них важнее и опаснее первой. Первая может состояться как бы впрок, за счет свежести имени и полудетской непосредственности. Ко второй книге отнесутся взыскательнее, и, если она окажется слабее┘ автор бросит пригоршню земли сам себе в могилу!
Дарья Гармоненко