One of US

Фланнери О"Коннор. Мудрая кровь: Роман / Пер. с англ. Д.Волчека. - Тверь: KOLONNA Publications, 2002, 192 с.

А что если Христос живет среди нас? Пока такое предположение может мелькнуть в сознании христианина, живо само христианство. Этот аккумулятор подпитывает веру не только сектантов и паствы относительно молодых (по историческим меркам) церквей, но и безусловных последователей старейших конфессий. Разница результатов есть продукт разницы контекстов - временных и географических, культурных, психологических. Неофит готов увидеть Христа в первом попавшемся бродяге, католика эта мысль озарит, может, раз в жизни, но его сознание, как фотографическая пленка, навсегда запечатлеет вспышку света. "Мудрая кровь" - снимок мистического откровения, посетившего 27-летнюю католичку (годы жизни - 1925-1964, родилась в Саванне, штат Джорджия).

"Georgia is always on my mind". Действительно, Джорджию надо иметь в виду, думая об этой книге. Перед нами американский Юг - место, где религиозные чувства не ослабевали с середины XIX века до середины XX-го, где Шекспир намертво перемешан с Ветхим Заветом, где негры-рабы создали свой извод христианства, полный страсти и музыки, где местные белые до недавнего времени иссушали себя ненавистью и завистью к победившем в гражданской войне янки. Неистовое религиозное плодородие одних и бесплодная паранойя других создали территорию, живущую по законам Фолкнера.

Но не только его. Помимо земель, населенных потомками деградировавших плантаторских родов и их бывших рабов, здесь, на американском Юге, можно найти и другие: "два дома, ржавого цвета дорога, несколько негритянских лачуг, амбар и лавка с облезшей красно-белой рекламой нюхательного табака на стене". Обиталище "белого трэша". Чудовищное захолустье, анонимный атом мироздания, время оседает здесь пылью после того, как редкий раздолбанный грузовик прогромыхает из никуда в никуда. В таких местах ничто не отвлечет внимание человека, который сочиняет, нет, не сочиняет, а вот так: к которому приходит новая вера.

Что с главным героем романа Хейзелом Моутсом и происходит. Его новая вера - самая радикальная; он проповедует церковь, в которой нет места искуплению, нет Иисуса, нет того, во что нужно верить. Новая религия Моутса - торжество тавтологии (в этом смысле он чем-то напоминает Людвига Витгенштейна - тот тоже своего рода новую религию сочинил): жизнь равна жизни, нет ничего ни в ней, ни за ее пределами. Спасителя нет, ибо некого и незачем спасать. Моутс проповедует то, что некоторые мыслители назвали бы "чистым актом веры"; нет ни объекта и ни субъекта этой веры, только этот акт, абсолютный, чистый, самодостаточный. Нечто отдаленно сходное, кажется, проповедовал Лев Шестов, но он пришел к своим выводам через сложную цепочку рассуждений, а Хейзел Моутс не рассуждал ни о чем. Его подталкивает "мудрая кровь"; не "разум", а именно "кровь", шум и ярость бурлят в ней.

Моутс действует безошибочно. С самого начала он знает, что надо делать. Как герой средневекового романа, он окружен не людьми, а аллегорическими фигурами, символизирующими разные пути, на которые может толкать "мудрая кровь". Это похоже на кальвинистское "предопределение"; именно поэтому в романе О"Коннор душно - в его пространстве почти нет свободы...

Перед нами разыгрывается "театр веры": каждый из персонажей - лжеученик Енох Эмери, лжеслепец Хокс, лжепророк Солас, наконец, миссис Уоттс, мисс Шабаш Хокс и миссис Флуд, претендующие не только на тело Моутса (и на жалкие гроши ветерана войны), но и на душу - есть воплощение возможного пути, открываемого проповедью главного героя, но пути ложного, ибо Моутс говорит только о самодостаточном акте веры, но не предполагает никаких выводов. Нет искупления, нет грехов, не в чем каяться, нет никакой разницы, как ты живешь. Идеально было бы и не проповедовать, да, впрочем, и не жить тоже. Ведь жизнь равна себе и не подлежит никакой рефлексии: ни моральной, ни эстетической - никакой.

"Мудрая кровь" построена, как Евангелия от Марка и Иоанна: повествование начинается не с рождения героя, а с того момента, когда он начинает действовать. Христос творит чудеса, проходит путь страдания, погибает и воскресает; Моутс проповедует свою веру, грешит, убивает, добровольно принимает (скорее даже сам себе причиняет) страдания и гибель. Енох Эмери, который следует велению "мудрой крови" не в меньшей степени, чем Моутс, делает из "новой веры" самые правильные выводы и - что особенно важно - доводит их до логического конца: сначала приносит проповеднику украденную из музея мумию (мертв, высушен и выставлен напоказ... Бог? человек?), а затем, наконец, обретает свое счастье, переодевшись в обезьянью шкуру: "...горилла опустила руку, забралась на камень... и погрузилась в созерцание неверных очертаний далекого города". Не Заратустра ли это?

Но торжествует не проповедник церкви без Христа, а Христос. Истязания, которым подвергает себя Моутс, погружение во тьму (он выжигает себе известью глаза), какое-то толстовское бегство из дому, чтобы быть найденным в канаве и потом сдохнуть в полицейской машине - все это именно искупление, то самое искупление, которое он столь яростно опровергал. И его главный враг - Иисус, кажется, все-таки приходит за ним. Умерев, Моутс "уходит все дальше и дальше, превращаясь в крошечное пятнышко света".

Это - теологический роман. И в то же время католический роман о протестантском мире, где каждый опрометчиво берет на себя роль толкователя Книги и открывателя Истины. Понятия Греха и Искупления для католички О"Коннор - единственно существующие, вечные, определяющие единственную реальную свободу христианина, свободу выбрать между адом и раем. Плоть мерзка, вера - воспалена, борьба за души людей разворачивается в заурядных городках американского Юга. А что если Христос действительно был среди их обитателей?

P.S. Я ни слова не сказал о безукоризненном переводе Дмитрия Волчека именно потому, что он - безукоризнен. Волчек уже подарил русскому читателю несколько превосходных англоязычных книг, но, увы, дар этот до сих пор остается незамеченным. Люди, обстоятельствами приставленные к "литпроцессу", по-прежнему продолжают толковать совсем о другом.