Коктейль на пару стаканов

Джон Чивер. Ангел на мосту: Рассказы. Пер. с англ. Т.Литвиновой. - М.: Текст, 2001, 347 с.

Говорят - литература умерла. Ну, или при смерти. Поэтому мы покупаем видеокассеты с голливудскими новинками и книжки карманного формата со свеженькими переводами "старичков" середины прошлого века.

Но вот ведь какая странность. То, что на наших хладных равнинах, по определению, выглядит оригинально, - аккордеон на Монмартре, холодная весна на белых пляжах Новой Англии, римские дворцы-трущобы с полумертвыми аристократами и Вторая мировая с той стороны, наизнанку, - все это было, было, было.

Издательство "Текст" выпустило два сборника рассказов. "Ангел на мосту" американца Джона Чивера и "Вино парижского разлива" Марселя Эме, понятно, француза. Но на полках в библиолавочках эти книжки незаметно для приказчиков подбираются друг к другу поближе и просятся в руки сразу парой. Даже цвет обложки почти совпадает.

Прочел одну, открываешь другую - и на тебе, дежа вю. Бродячие сюжеты не редкость в мировой литературе, взять хотя бы героиню всемирного фольклора Золушку, что, меняя башмачки и платья, прошла всю Евразию от океана до океана. В случае с Чивером и Эме и того проще: когда это просвещенные американцы не учили в колледжах французский и великую французскую литературу, когда это они не вкушали вдохновения в букинистических лавочках Правого берега?

Если взглянуть отстраненно, то и у "абсурда под сурдинку", сумасшествия напополам с легкой иронией, которые в смеси привольно переплескиваются из одной книжки в другую, - корни глубокие и известные. Как и вся модернистская, и постмодернистская, и просто современная литература, новеллы Эме и Чивера неизбежно отдают компиляцией - слишком много и о многом уже написано, захочешь соригинальничать сюжетно либо стилистически - ан нет, шалишь! Но в этом и прелесть. Что уж тут по сотому разу поминать всуе Роб-Грийе, Камю и Сартра, и Томаса Манна, и Фолкнера, и О"Генри (а заодно и Чехова с Гоголем)┘ Важно, каков на вкус получившийся коктейль.

"Абсурдинка" Чивера - это, несомненно, декадентский джин-тоник. И быт миддл-класса, и газовые шарфы на ветру, и родстеры, и Великий Гэтсби - но с небольшим опозданием, с поправкой на пятидесятые. Смотришь через стекло, и прозрачную жидкость, и пузырьки - и видишь рассказчика, еще не старого университетского профессора литературы с Восточного побережья в вязаном кардигане, брошенного женой, с трехдневной щетиной и глазами, красными от алкоголя и слез. На коленях - раскрытый томик Овидиевых "Метаморфоз", откуда, как Афина из головы Зевса, родились его собственные "Метаморфозы" - изящная и милая стилизация, излюбленная писателями-интеллектуалами самой молодой из великих наций. Особенно приятная для них, интеллектуалов, тем, что очень малое число их соотечественников узнают за привычными физиономиями Уайтов и Браунов, с коими несчетно сталкиваются на улицах, мраморные лики Орфеев, Актеонов и Эвридик.

Пьют и грешат все; но один из грешников, чая очищения на свой, протестантский, лад, решается вести здоровый образ жизни. Сойдя с ума от воздержания, он кидается на людей, превращенных в сигары его больным рассудком, чтобы их выкурить... Вообще американский грех и воздаяние в отличие от французского более материалистичны. Падение - это банкротство или игра, наказание - отказ от прислуги и продажа дома с бассейном.

┘Профессор переходит к рассказу о бросившей его жене - она тоже бессчетно меняет лица, как древнегреческая героиня. Вот она - нищая учительница-разведенка, вот - просто светская дурочка на отдыхе. Горькая картинка. Тоник без джина.

И тут же, в другой книжке, под другой коктейль - горячий грог, "вино парижского разлива", - вездесущая парижанка Сабина, перемерив наряды из "бриллиантина, креп-вазелина и лейкопластыря", множится, как в ксероксе, чтобы оказаться сразу в шестидесяти пяти тысячах мужских объятий. И вполне по-католически приносит искупительную жертву в лапах дегенерата на глазах Господа и ангелов его.

Умученный войной Этьен Дювиле, как истый француз, готов терпеть любые лишения, кроме воздержания от винопития, и точь-в-точь, как его американский собрат по несчастью, сходит с ума и бьет кочергой своего тестя-бутылку, чтобы сбить ей горлышко.

Удостоившийся благодати примерный прихожанин Сакре-Кер получает от Бога нимб - "бесплотный диск из той же материи, из какой выкроены нимбы святых в раю". Но, как не к месту надетый воротничок у Тэффи, нимб портит ему всю жизнь - жена, мольеровская мещанка, крепко стоящая "на той ступеньке общества, где чтут золотую середину".

Смешно и грустно. И там и здесь - слабые мужчины и глупые женщины, безвольные праведники и нахрапистые грешники, мечта о счастье и ее смешной и бесславный конец.

А где-то на заднем плане - грохот подкованных сапог по брусчатке, трели "Воробышка Монмартра", и аккордеон, и "Кафе Флор", и тени прилежно конспектирующих за мэтром юных шестидесятников Бориса Виана и Раймона Кено, которые готовятся достойно принять эстафету абсурдистского канона.