Зина Зогар Коэн Л. Любимая игра. Роман / Пер. с англ. А.Грызуновой. - М.: Аналитика-Пресс, 2002, 336 с.
Москва получила вторую дозу Коэна. В конце прошлого года "Прекрасные неудачники" многих поставили в тупик. "Лузеры" открыли новую серию переводной беллетристики - "RevolutioN 9". Эту серию составители предполагают полностью посвятить агитаторам, горланам и главарям 60-х, студенческой и сексуальной революции, расширению сознания при помощи всех подручных средств, - и она была открыта автором, который вроде не "за" и не "против", а как-то абсолютно мимо. Коэн один: одновременно и "канадский Дилан", и "канадский Джойс". И одновременно не тот и не этот. И даже вроде везде самозванец. Писать он начал потому, что дал себе клятву писать. Петь он начал в 34 года, потому что так решил. Открываем его поэзию и ужасаемся. Коэн многих эпатировал своими высказываниями: сын иудея, назвав книгу стихов "Цветы для Гитлера", спокойно объяснял, что немцам, мол, нужна Берлинская стена, что любые революции бессмысленны, поскольку потом приходят те, кто торгует ее последствиями. А потом медитировал в буддистском монастыре. Он смеялся над новыми ценностями, которые принесли 60-е. Как ни странно, его книга оказалась ключом ко всей новорожденной серии. "Лузеры" - второй роман Коэна. Теперь мы получили перевод его первого романа - "Любимой игры". После сумасшедшего дома и гомосексуальной любви, после самоубийств и откровений "Лузеров" мы пролистали странички обратно. К чистому и незамутненному истоку. Возможно.
"Любимая игра", переполненная влажноватой чувственностью, чиста, как первая любовь, глубока, как первые шрамы, и залита солнцем. Как же, пока мы окончательно не повзрослели, у нас было много сладких и стыдных игр. Что-то пришлось забыть. Детская память - выборочная, объяснили нам. А вы помните свою первую сдохшую крысу? Каждого ребенка в какой-то момент начинают сопровождать его персональные мертвые зверюшки. А детские игры в больничку/гестапо/семью? Каждого ребенка с какого-то момента начинают сопровождать замученные им друзья. Изображение как симуляция чувственного опыта. Конечно. Вроде бы не вполне законное разглядывание картинок из жизни умного и наблюдательного еврейского мальчика вполне можно сопроводить застенчивыми комментариями из популярной книжки по подростковой психологии и смело дарить родным и близким, потому как книга - лучший подарок, а роман при всей его декларативной эротичности, по сути, целомудрен.
Каждого мальчика с какого-то момента уже никогда не оставят замученные им женщины. Пытаясь забыть зверюшек и подруг, уже овладев гипнозом, научившись показывать прочие фокусы и внятно произносить заклинание "на х... Бога!", отправив мать в сумасшедший дом или на самую высокую и почетную гору, мальчик покидает город своего детства. Даже если никуда не уезжает из него. Даже если не бежит из Монреаля в Нью-Йорк. Или из Нью-Йорка в Монреаль - писать оттуда письма оставшейся где-то далеко любимой.
В мальчишеском раю они все прекрасны: жабы с еще не вспоротым брюхом, женщины с еще не раздавленным сердцем, друг, отвечающий на все вопросы, цветок у отца в петлице и мама без морщин.
Рецензируя эту книгу, я в очередной раз пожалела, что переводчик не может сделать этого сам. Второй раз предлагая нам исчерпывающий перевод Коэна, Анастасия Грызунова пишет в послесловии слова, которые просят, чтоб их нещадно зацитировали. Коэну повезло - его мальчишеский рай с пониманием продлили.
