Лев Пирогов Как хорошо присутствовать при рождении всего нового. Ковыряя лапами в окровавленном пузыре, щурится на свет русская литература. Строгие акушеры склонились над ней - тянут в мир коек, вафельных полотенец. Строгие акушеры в пыльных шлемах, да.
Русская литература - это суррогат национальной идеи. Амбивалентные гении в счет не идут. В массе, в "исторической перспективе" русская литература всегда имела узкую специальность. О Русь, о деревня. О тройка, куда несешься ты? Не дает.
Русская литература перевела на русский слово "народность". Мучительно отменила царя. Поназывалась некоторое время "советской". А потом мы отменили ее. Десять лет у нас не было русской литературы - была просто литература. И не было национальной идеи - были "общечеловеческие ценности".
Идей, впрочем, не было никаких: идеи и "общечеловеческие ценности" несовместны. Людей объединяет только обыденное: стремление к достатку, сексу и пепси-коле; идеи - это то, что разъединяет. Они требуют жертв, а главной "общечеловеческой ценностью" является жизнь.
Не случайно отечественная литература 90-х сплошь состояла из бытописательских книжек "за жизнь" - серых и одинаковых, как портянки. То немногое, в чем присутствовала или усматривалась хоть какая-нибудь идея (Галковский, Солженицын, Сорокин, Пелевин), высилось над пустошью┘ не стоит перечислять.
Между тем обывательская убежденность в ценности каждой отдельной человеческой жизни завела западные цивилизации в культурный и демографический тупик. Парадокс, но прежде всего - да, в демографический.
Недавно довелось беседовать с некоторыми людьми о судьбе сидящего в тюрьме Эдуарда Лимонова. Мои оппоненты выдвинули пошлый, как все общечеловеческое, тезис: Лимонов-де "расплачивается за мальчишек". За восемнадцатилетних нацболов, гниющих на кладбище и в тюрьме. "Мальчишки - это пушечное мясо истории, профессия молодых - умирать", - ответил на это я. "Не боитесь, что этак все перемрут?" - спросили меня.
Не боюсь. Родить ребенка - это самоотречение, сродни смерти. Не считая случаев "залетела". Общество, в котором нет культа смерти, которым правит только сластолюбивый Эрос, не способно к репродукции: то денег хочется подкопить, то "пожить для себя". И наоборот, чем больше мужчин готовы погибать на войне, тем больше женщин готовы рожать. "Где все цветы?" Девушки унесли их на кладбища, да.
"Единица - ноль", - говорил русский математик В.Маяковский. Ценность отдельной жизни бессмысленна - значение имеет только идея, которой эта жизнь подчинена. На уровне риторики это все еще звучит для нас дико (Беломорканал, чистки и все такое), но каким-то органом, ответственным за инстинкт исторического самосохранения, мы уже начали кое-что понимать. Слишком очевидным стало вырождение литературно-бюрократических элит. За это ли в девяносто первом боролись...
Сушите порох, господа. До встречи в Русской Литературе.
