Ксения Рагозина Пауль Целан. Стихотворения./ Вольный перевод с немецкого И.С. Гуревича - М.: Издатель М.В. Воронков, 2001, 280 с.
"...РУИННОЕ на три четверти отсутствие крупнейшего и, несомненно, поворотного лирика┘" - это, значит, на одну четверть присутствие. Пусть и руинное. Целана у нас переводили. Переводили! Первая относительно полновесная книга в переводе Марка Белорусца вышла в Киеве в 1998 году, аж двумя тиражами, и даже принесла переводчику Австрийскую национальную премию. До этого были публикации в антологиях. Многим памятен "переводческий турнир" в "Иностранной литературе" (# 12 за 1999 г.), устроенный Н.С. Мавлевич: она выложила на соседние страницы девять русских "Псалмов" - Виктора Топорова, Игоря Болычева, Владимира Леванского, Грейнема Ратгауза, Марка Гринберга, Марка Белорусца, Ольги Седаковой, Сергея Морейно и, конечно, свой. На тот момент не хватало, пожалуй, только блистательного перевода Анны Глазовой.
На общем фоне - все это выглядит внушительно. Третий австриец после Рильке и Тракля - как-то так определяли место Целана на книжной полке.
Книга, которую я сейчас рецензирую, мало что добавила к живописности руин. И не заполнила зияющей пустоты - на той самой полке.
Целан как был, так и остался переводческим соблазном, со всей иллюзорной классической правильностью и восторженной простотой ранних стихов, труднопостижимыми словесными ребусами поздних верлибров, разорванностью невесомых строк и до предельной тяжести сгущенной семантикой последних творений. Поэт, один из немногих, кого хочется, хочется и хочется читать вслух.
Целан, которого читают вслух. Целан, которого себе вслух читаешь. Постепенно, с шепота проступают звуки, слова, накатывают друг на друга, заполняют все пространство, которое ты, читающий или слушающий, только способен им предоставить.
Молитвы, заклятья так обходятся с тишиной. Пока хватает дыхания. Потому что от стихов Целана может стать физически больно, до нехватки воздуха страшно. И останешься ты беззащитным, каким родился, и словно скоро уже смерть, а ты ищешь оправданий перед своими мертвыми. Какими? Бог весть. "Я еврей", - так он однажды пытался за что-то просить прощения. А литературоведы подхватили: "Ну, какая может быть поэзия после Холокоста?!"
Ну, какая может быть поэзия после Холокоста? Последняя, уже после его смерти вышедшая книга, уже после прыжка в Сену с моста Мирабо, называлась "Неизбежность света". Какая могла быть поэзия у еврея из Буковины, с немецким "материнским" языком, у пережившего гетто и гибель родных в концлагере? Да, всю жизнь он был беженцем, из французских поэтов вот выделял Мишо - за "абсолютную внутреннюю эмиграцию", в его голосе мы мучительно ищем отголоски европейской трагедии. И ничего не можем с собой поделать. А получаем за все свои поиски - неизбежность света. Перед лицом ужаса поэт обретает не черноту, а исцеление, не сарказм, а псалом, не хулу, а хвалу. Не будь этого, распалось бы стихотворчество в словарную пыль. Как распадаются "безболезненные" переводы Целана - в "слова, слова, слова".
Тот самый соблазняющий и провоцирующий нас Пауль Целан - свои слова творит, наполняя доязыковым еще смыслом. И, осознавая свое бессилие, пытается от слов уйти. А мы - остаемся, обескураженно повторяя за ним:
┘Wir waren Hande,
wir schupften die Finsternis leer, wir fanden
das Wort, das den Sommer heraufkam:
Blume, Blume - ein Blindenwort.
Dein Aug und mein Aug:
sie sorgten
fur Wasser┘
(┘Мы были Ладонями,
мы вычерпывали порожнюю Тьму, мы искали
Слово, восходящее к Лету:
Цветы, Цветы - Незрячее Слово.
Твои Глаза и мои Глаза:
они прикованы
к Воде┘)
Параллельно лингвистическим изысканиям, отнюдь не побочной темой, звучит у Целана тема Исхода. "Он двигался так, будто не доверял этой земле" (Герман Ленц). Он двигался так, будто не доверял этой земле.
"Я говорю об усилиях поэта, над которым проносятся рукотворные звезды, поэта, лишенного крова, даже в таком, доныне не упомянутом смысле, а значит, живущего под зияюще открытым небом. В поисках реальности, израненный ею, он устремляется в бытии своем к языку" (Пауль Целан. Речь при получении литературной премии Вольного ганзейского города Бремена).
Ну зачем он так беспощаден, поэт Целан? Его речь слишком интенсивна, и при этом ничего как будто не называется прямо. В том же "Псалме" в слове "роза" заключено все: колючки, погромы, лагеря, весь убийственный опыт человека. "Цветок Никому". "Смерть - это старый немецкий маэстро".
Так же тяжело, но завороженно мы переворачиваем страницы Петера Вайса, немца из Швеции, Макса Фриша, немца из Швейцарии, Бахмана - из Италии, и дальше, и дальше┘
Не я первая заметила, что у Целана "гетевское" отношение ко времени: время, прежде чем все унести, все приносит. Это не отменяет ни ужаса перед "бегом времени", ни (все равно!) страха перед смертью, но - именно примиряет. Даже со смертью. Целан не "исписался", не "сгорел", его самоубийство не следует ни из чего. Загадка. Возможно, это была просто проверка собственной смертности. В 1970 году Сена, словно другая, многократно помянутая поэтами река, поглотила Пауля Целана.
* * *
Разговор с книгопродавцем:
- Добрый день, вы не могли бы мне помочь? Мне нужен Целан.
- Да, конечно. А кто это?.. - рассеянно смотрит на полки.
- Это поэт, румынского происхождения, писал на немецком, жил и умер во Франции.
- Вы ничего не путаете? Вот не хотите лучше купить ┘ и ┘? Тоже хорошие книги.
"┘Руинное на три четверти отсутствие крупнейшего и, несомненно, поворотного лирика второй половины уходящего века" (Борис Дубин).
