Защитник прав читателя

НА БИЛЛИ КОЛЛИНЗА, нынешнего "поэта-лауреата" США, я смотрю строго в жанре этой колонки - исподлобья. А как еще русско-литературное воспитание позволяет смотреть на поэта, чье программное произведение "Osso Buco" воспевает отварную телятину на мозговых косточках?

Я люблю звук костей о тарелку
и вид их люблю - вроде
крепости,
лежащей предо мной среди риса,
мясо мягкое, как нога ангела,
никогда не ступавшая по земле.

Дальше - не больше: дальше поэт пьет чай, дальше - неспешащий, плавный разворот от мления плоти к томлению духа:

Меня покачивает в
послеобеденный час,
это я - гражданин,
откинувшийся на стуле,
существо с полным желудком -
нечто, о чем вы редко слышите
в поэзии,
этом святилище голода
и лишений.

А ему "лев довольства положил теплую, тяжелую лапу на грудь", он мнит себя почему-то индейцем, "любимым сыном вождя". Он видит и голодных, несчастных, но о сострадании не проговорится, не на того напали, его дело не замалчивание простых радостей жизни, а честное воспевание и элементарных. Однако "мозг костей" каждой его вещи всегда нематериален и выдается только на десерт:

В свое время один из нас
потянется на боковую
и другой последует за ним.

Мы скользнем под покровом ночи
в многомильную толщу воды, дрейфуя вниз и вниз
к темному, беззвучному дну,
пока вес снов будет тянуть
все ниже,
ниже слоев глины и камня,
под пласты голода и
наслаждения,
в разбитые кости самой земли,
в костный мозг единственного
места,
которое мы знаем.

"Иметь или быть" для Билли Коллинза - не вопрос. Во-первых, имеет-то он всего лишь нормальную, обеспеченную жизнь с ее милыми пустяками, во-вторых, поэта далеко заводит речь - от спокойного "иметь" к непредсказуемому, волнующему, новому "быть".

Есть среди русских поэтов один, тоже не боящийся жить по средствам (в стихах, о них речь) - Игорь Померанцев ("как часто ловлю себя на чувстве: я - не беден") и тоже пишущий ясные и яркие верлибры с забавными, порой эксцентричными сюжетами из повседневной жизни. Аналогия эта самая приблизительная, конечно. Так, для Коллинза померанцевский раскаленный эрос в стихах определенно не его "cup of tea". Растит он стихи в целом из менее острого сора, но выращивает плоды не менее сочные. Много севернее Померанцева по литературной родословной, меланхоличнее, мелодичнее и говорливее, он тоже из тех счастливчиков, для кого цель жизни - жизнь, смысл жизни - она же.

Новое в поэзии Коллинза - это хорошо забытое старое: его верлибры - те же stories, любимый жанр американцев, вот они и неслыханно популярны. Другое дело, что герои его "историй" - эмоции и мысли. Их богатство, тонкость, затейливость не мешают ясности повествования. Стихи имеют фабулу, и она проста, какой бы глубины поэтический сюжет она - фабула - ни развивала. Билли Коллинз словно проснулся среди эзотерических, ночных кошмаров современной поэзии и говорит на языке утра.

Успех Коллинза начался с чтений на радио и понятно почему: его стихи отлично воспринимаются на слух, чего нельзя сказать о других хороших и разных. Залы он собирает, бывает, и по тысяче слушателей, ведь на него не только глядят, но и слушают. От него - поэта с рупором, защитника прав читателя - кайфовали даже финансисты в ущельях Уолл-стрита.

Его вселенная, простая и загадочная, раскрутилась силой удивления, того удивления, с которого начинается любовь. Так, его шедевр "Раздевая Эмили Дикинсон" столь же удивляет, сколько вызывает непонятно к кому нежность. А сюжет, вернее, фабула, шокирующая, скажем прямо. Но в поэзии (и, кажется, только в ней) все дозволено. Именно потому, что бог в ней есть (ее собственный бог). Дозволено все, что есть поэзия.

В какой-то момент, "раздевая" знаменитую затворницу из Амхерста, Билли Коллинз чувствует себя "полярным исследователем", пробирающимся на паруснике среди бесконечных преград женской одежды к "айсбергу наготы". Интересно, что у Бродского есть стихотворение о настоящем "полярном исследователе" (оно так и называется), герой его гибнет в окрестностях полюса, и полюс, будь он Северный или Южный, конечно, метафора смерти. Хотя Коллинз не только с радостью, но и с горем чувствует солидарность, и смерть в его стихах - гость не редкий, эти два "полярных исследователя", два "поэта-лауреата" США, полярны в разработке темы смерти. Бродский больше интересуется небытием, смертью по ту сторону жизни. У Коллинза смерть присутствует как бытие "мертвых". Точки пересечения этих двух "полярных", однако, наличествуют: ирония, несентиментальность, пронзительность.

Чтобы справиться в переводе со всеми застежками и крючками американского платья XIX века, нужна русско-американская женщина, и она есть - двуязычный поэт Катя Капович из Бостона, чьих переводов Коллинза заждалась "Иностранная литература" и чья книга (в рукописи) стихов на английском "Гоголь в Риме" удостоилась первой премии Библиотеки конгресса США за 2001 год.

Вряд ли читатель посчитал отрывки из "Osso Вuco" в моем переводе-подстрочнике за стихи и это правильно - подстрочник и в случае верлибра не есть свободные стихи. Уязвимая поэзия верлибров, столь зависящая от идиосинкразий языка, при переводе увядает. Тем сильнее соблазн совершить невозможное, особенно для тех, кто справедливо полагает себя the right people in the right place at the right time - русские поэты, живущие в Америке бок о бок с американскими. Идея носилась в воздухе и совсем недавно материализовалась: Владимир Гандельсман, Виктор Санчук и Борис Палант учредили издательство для перевода современных американских поэтов - ARS-INTERPRES, INC. Вот-вот выйдет сборник стихов Имона Греннана (Eamon Grennan), сильного поэта ирландских корней и кровей.

Не за горами и Билли Коллинз.