Поэзия 180

-Профессор Коллинз┘

- Это вы мне?

- А как к вам обращаться? Билли, что ли?

- Зовите меня просто "Ваше лауреатство"! Кстати, не спрашивайте меня о Бродском, я не был с ним знаком. Я, может быть, единственный поэт-лауреат, который не был знаком ни с одним из моих предшественников. И даже ни разу не принимал участия в традиционных чтениях Библиотеки конгресса, которые сейчас помогаю проводить.

- Что так?

- Я вообще никогда не принимал участия в игре по имени "Поэзия", не посещал литстудий, не посылал свои стихи другим поэтам. Я всегда думал, что писать стихи - это сольная деятельность.

- Интересно, что в России, где поэзией интересуется значительно большая часть населения, чем в Америке, нет института "поэта-лауреата" при правительстве.

- Это еще британская традиция, уходящая к тем временам, когда поэт-лауреат состоял при дворе и был обязан сохранять в памяти нации жизнь страны в форме стихов, поэм.

Что касается США, где переняли британскую традицию в 1937-м, то здесь поэт-лауреат работает на идею поэзии как таковой. Представление о конкретных обязанностях поэта-лауреата при этом довольно туманное. Вы можете делать все, что хотите, для расширения сферы влияния поэзии в стране помимо того, что нужно выступить с традиционным чтением своих стихов, прочесть лекцию, помочь с организацией периодических чтений поэтов в Библиотеке конгресса. Я думаю, что потому они и назначают каждый год нового человека, что надеются, что когда-нибудь кто-нибудь сообразит, чем поэт-лауреат действительно должен заниматься!

- Вы выступили с проектом "Поэзия 180". Что за таинственное число?

- Это всего лишь среднее число дней в учебном году в американских школах. Идея - читать по стихотворению в день на школьном радио после новостей для старшеклассников. Стихотворение не будут учить, обсуждать, анализировать, только слушать. В шутку я называю свою затею "juke-books", ну, это игра слов: "juke-box", как вы знаете, музыкальный автомат, играющий пластинки по заказу. Но есть еще одно прочтение этого числа: поворот на 180 градусов подразумевает поворот назад - к поэзии в нашем случае.

- Наверное, немалая часть из 180-ти - классика?

- Вовсе нет. Я отобрал исключительно новые голоса, те, что, по моим ожиданиям, могут повлиять на юных слушателей - эмоционально и концептуально. Школьные учителя могут найти мой список на вебсайте Библиотеки конгресса. Прочитанные по радио стихи потом неплохо вывесить на доске объявлений, чтобы школьники могли прочесть их глазами.

- Пожалуй, ваш проект проще внедрить, чем проект Бродского - продавать сборнички стихов в аэропортах и магазинах рядом с предметами первой необходимости или подкладывать стихи рядом с Библией в мотелях.

- Ну, не знаю, что у меня получится, это как швырнуть 180 стихотворений в ночь, но я очень надеюсь, что многие школы их подхватят.

- Подхватили бы уши! Догадываюсь, что вы отобрали стихи по тому же принципу, по какому пишете свои. Я говорю о том, о чем все говорят, - о доступности ваших стихов.

- Да, я думаю о читателе, когда пишу: он в одной комнате со мной, я разговариваю с ним и слежу за тем, чтобы не говорить слишком быстро или слишком бойко. Обычно я стараюсь создать гостеприимный тон в начале стихотворения. Шагнуть от названия к первым строкам - это как ступить в каное. Много неприятностей может произойти. При этом я пишу всю вещь в один присест, позже я чаще всего правлю.

Я думаю, что современная поэзия потворствует своим прихотям, одна из которых - быть непременно сложной. Вот она и потеряла читателя. Я не устаю ухаживать за читателем. Я предпочту свиту читателей, а не критиков.

- Но не всегда же вы ценили простоту?

- Нет, конечно. В молодости я подражал Ферлингетти, Каммингсу, Стивенсу, Гинзбургу. Чтобы быть поэтом, думал я, вы должны говорить на каком-то коде. Это было плетением словес. И это ни к чему меня не привело. Я не считаю, что стихотворение для читателя - это задача, которую надо решить, я думаю, что его надо просто пережить вместе с поэтом. Я хочу, чтобы у читателя было ощущение совершенного путешествия. В "Osso Buco", например, мы стартуем в кухне и прибываем в центр земли. Так все мои стихи устроены - как путешествия.

Написать стихотворение - это дать одеть себя в смирительную рубашку и выйти из нее, как Гудини. То же "Osso Buco" было очень трудно сделать, и может быть, поэтому я особенно люблю эту вещь. Серьезное искусство рассматривает несчастье как исходное данное, но мне захотелось написать стихи о состоянии удовлетворения, довольства жизнью. Так пришла эта метафора - оsso buco (популярное итальянское блюдо).

Хорошее стихотворение одновременно забавно и серьезно, причем читатель не уверен где что. Такой двойственный голос спасает вещь от сентиментальности. В большой поэзии, как в человеческих отношениях, религиях, реальности, смысл невыразим. Он как ветер - ощущаем, но не виден. Как вода - ускользающ. Набоков сказал: "Жизнь прекрасна, и мы умираем". Каждое стихотворение об этом.

- С каких лет вы пишете?

- Первое стихотворение я написал в 12 лет. Но только когда мне было за сорок, я начал писать стихи, которые, кажется, только я мог написать.

- Расскажите немножко о своей жизни.

- Мой отец был электрик, ирландского происхождения, а мать - медсестра. Им было по 40, когда родился их единственный ребенок. Я появился на свет в нью-йоркском роддоме при больнице, где поэт Вильям Карлос Вильямс когда-то работал врачом.

Писателем я хотел быть всегда, мне нравился сам "имидж" писателя. В своей диссертации я исследовал, как поэты-романтики завоевали читателей. Медленно - вот ключевое слово.

Я увлекался битниками и всем понемножку. Была такая школа письма - "крещение марихуаной", и ее уроки мне пригодились, когда я стал писать короткие тексты для "Rolling Stone", по 35 долларов за штуку. А с 1970-го я начал преподавать литературу в городском университете Нью-Йорка.

Где и работаю по нынешний день.

Уильям Коллинз

Когда в городе начинается
метель
и воздух наполняется снегом,
его хлопья разлетаются,
как планктон, когда на него
несется кит с разинутой
пастью.

В конце концов так это
выглядит
из окна машины такси,
в которой я еду
по самому центру вселенной
в сумерках воскресного вечера,
когда так удобно сравнивать
одни вещи с другими
и находить между ними
сходство.

Да, снег был похож на косяк
белого планктона, который
струился
в потоке ветра по американским
проспектам,
бликуя на фоне огромных зданий.

"Раз так, то наша машина,
такая желтая
и такая неповоротливая, это
морское животное" -
я протирал очки,
которые в такси запотели.

"А мне отведена роль глаза,
который вращается на тонком
стебле,
наблюдая за тем,
что происходит
с той стороны этого мира".

Так думал я - и продолжал
смотреть
сквозь толщу воды на толпы
людей,
на цветные огни, вывески
и на эту
бесконечную стремнину снега.

Перевел с английского Глеб ШУЛЬПЯКОВ