Смерть в Венеции

Иэн Макьюен. Stop-кадр: Роман. Перевод с английского В.Когана. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2001, 192 с.

ДЛЯ НЫНЕШНЕГО нашего контекста английский беллетрист Иэн Макьюен - фигура важная, знаковая.

Открытый "Издательством Независимая Газета", которое выпустило его лучшие романы "Амстердам" и "Невинный" (плюс "Аграф", издавший психологичнейший роман "Дитя во времени"), Иен Макьюен - пример качественной, будто бы ни на что не претендующей беллетристики. Ее главная задача - развлечь читателя занимательной историей. Все прочее ("идейно-нравственные искания") убирается в подтекст, в писательское мастерство, контрабандно пропихивающее важные для автора мысли. Именно поэтому Макьюен - серьезный пример для русских романистов, не уважающих своих читателей, втюхивающих им вместе занимательной интриги "кусок дымящейся совести", переживание собственной исключительности и незалеченные детские травмы.

"The Comfort of Stranger", без особых затей переведенный как "Stop-кадр", - текст ранний, показательный: фабульная конструкция здесь обнажена, нет стремительно приближающейся развязки. Которая в данном случае не ахти какая закрученная и интересна может быть лишь оттенками.

Итак, дело происходит в неназванном городе, в котором уже на первой странице опознается Венеция - поэтому понятно, что добром дело кончиться не может. Пара туристов приезжает в город, знакомый по путеводителям до слез. В этом царстве праздности они сводят знакомство с экзотическим типом и его замкнутой женой. Постепенно выясняется, что знакомство это было отнюдь не случайным: хотя в романе нет ничего, кроме прогулок по каналам, пустопорожних разговоров и излишней многозначительности сюжета, на которую всячески намекают символические детали и предзнаменования.

В общем, все делает роковую развязку ну просто-таки неизбежной - тем более что издательство выпустило небольшой по объему роман Макьюена в виде покет-бука с окровавленным лезвием на обложке.

Но нам интересно другое: послевкусие, заставляющее задуматься, отчего именно Венеция становится инфернальной столицей Европы, рифмующейся с меланхолией и чахоткой; плавучее кладбище, напоминающее о смерти.

Конечно, можно сказать, что все тексты Макьюена связаны со смертью и знаковыми городами: "Дитя во времени" с Лондоном и кражей ребенка, "Невинный" с Берлином и шпионажем, "Амстердам" с двойным (само)убийством - понятно где.

Но именно в случае с неназванной Венецией место действия книги оказывается определяющим.

Возможно, это потому, что медленно исчезающий в мутной, зеленоватой воде город кажется нам конечным. Конченным. Ему, подобно человеку, отмерен срок. И в этом смысле Венеция антропоморфна: на ее влажных, разрушающихся камнях видны следы непростой жизни - беспробудной пьянки или хронических болезней.

Для полноты ощущения остается включить адажио из Пятой симфонии Густава Малера, которым Висконти аранжировал свой великий фильм по Томасу Манну - и забраться под клетчатый плед с книгой.

Челябинск