Неосязаемый гермафродит верхом на кастрированной смерти

Дилан Томас. Приключения со сменой кожи. - СПб.: Азбука-классика, 2001, 672 с.

УТЬ более ста стихов - немного для прожившего 39 лет. Но столь наполненных смыслами стихов и не может быть много. Богатство воображения выделяет Дилана Томаса даже на фоне кельтских авторов. "Сначала я позволяю образу проникнуть в меня, а затем наделяю его всем интеллектуальным и эмоциональным, чем владею; я позволяю ему оплодотворить другой образ, сделать так, чтобы он вступил в противоречие с первым, соткать из третьего образа, замешанного на двух рожденных, образ четвертый, самый противоречивый, - и пусть они вступят в схватку на той арене, что я им подыскал..." - и так до 300 вариантов одного стихотворения. Мгновенные переходы от повествования о неспешной жизни маленького поселка в Уэльсе к каскадам метафор. Переводить это, пытаясь сохранить сложнейшие образы, мифологию, гибкий ритмический рисунок, строфику, ассонансы, - настоящее мучение. Традиция русских переводов Томаса насчитывает всего 25 лет, к тому же стоявшим у ее истоков В.Британишскому и А.Сергееву было свойственно несколько упрощенное прочтение текстов. Может быть, нужно публиковать переводы параллельно с оригиналами? Но есть и другой путь в мир Томаса - его проза, занимающая три четверти рецензируемой книги и прекрасно переведенная (особенно - О.Волгиной, Э.Новиковой, Ю.Комовым).

В этих текстах каждое мгновение переживается предельно интенсивно. За время взгляда на девушку в парке можно успеть полюбить ее - и не решиться заговорить - и потерять ее - а потом найти в кабачке и потерять снова в грязной гостинице. Путь человека - постоянная потеря. Но потери открывают будущее. И уезжающий в Лондон молодой поэт утром тихо ломает посуду в отцовском серванте, чтобы назад пути не было. А в поезде рвет записную книжку с адресами нужных людей. Важна свобода, возможность действительно сменить кожу, оказаться там, где и не думал. Из вокзального буфета позовут в комнату, набитую под потолок мебелью. А потом в ванную, где странная девушка то плачет, то предлагает вместе купаться. И продолжится это танцем на улице под дождем.

Встреченная девчонка в рваном ситцевом платье - через секунду принцесса, а еще через секунду - ведьма: "Пятна на ее губах были пятнами крови, а не засохшим соком ягод, и ногти были не сломаны, а косо заточены, десять черных лезвий ножниц, готовых отсечь его язык". И бессмысленно спрашивать, кто она на самом деле, где это происходит, - в воображении или в действительности. Это - в мире.

Для Томаса христианство неотделимо от мира фей и друидов. Мир Божий - от чертовщины: "Двуполое ничто, неосязаемый гермафродит верхом на кастрированной смерти, слуга Божий серого цвета взобрался на мертвую Марию". Исповедь - не священнику, а другу. "Все-то Ты видишь. О Господи, Ты прямо, ей-богу, как кот", - религия земного, разговор о духе на языке тела.

Это бесконечное Рождество - с чудесами и ужасами. Страшное Рождество - с нечистью и физиологией рождения. Радость соприкосновения с многоцветным миром - и ощущение постоянного присутствия смерти. Радость, несмотря на смерть, - но не через смирение или утешение. Кипящая жизнь, яростно сопротивляющаяся смерти. Звон лопат, роющих могилу, будит ото сна к жизни.

Мир необъяснимых импульсивных поступков: священник вместо службы читает свои стихи, у пожарных на пожаре спрашивают: "Не желаете ли чего-нибудь почитать?" Кажется, что ожили персонажи лимериков - тоже из кельтской культуры. Мир детства: портрет художника не в юности, как у Джойса, а в возрасте щенка. Мир игры. Дилан Томас - вечный подросток. Не по Достоевскому - копящий комплексы в себе, а радующийся миру и порой в этом мире хулиганящий.

Почему говорят, что Запад стар? Он разный, он умеет быть и молодым, Дилан Томас - тому пример: "Мальчишкой в небеса я бросил мяч - и он еще не прилетел на землю".