Петит

Стихи за прошлый век

Евгений Бунимович. Естественный отбор. - М., 2001, 160 с.

НОВАЯ книга Евгения Бунимовича - на редкость элегантная автоантология постмодернизма. Ее подзаголовок - "стихи прошлого века" - прямо отсылает нас к достопамятным 70-80-м, когда вокруг деструктивной поэтики кипели споры, ломались копья. Теперь это все скрылось за горизонтом и просто принадлежит истории.

Трудно не оценить преданность поэта раз и навсегда избранным принципам. Бунимович всегда был последователен и честен, а потому, читая его новую книгу, никак не можешь отделаться от навязчивых мыслей о несовершенстве критического словаря.

Действительно, для поэтов придуманы крайне скудные определения: великий, большой, талантливый, посредственный, плохой. К Бунимовичу, в сущности, неприложимо ни одно из них. Он - поэт "прекрасный во всех отношениях". И это не оценка, а констатация, тем более, как кажется, абсолютно понятная и самому автору книги, о чем он и пишет в тонком и изящном эссе "Куда подевалось пространство?"

"ПОСТМОДЕРН - универсален, он не требует ни перевода, ни пояснений. Как пиктограмма. Паркинг, аптека, вокзал, почта, кафе, телефон, душ, туалет, постмодерн" (с. 31). То есть постмодерн абсолютно переводим, а мы все, к сожалению, помним, что поэзия - это то, что пропадает при переводе.

Но смешно напоминать об этом человеку, который сам пишет в "Объяснительной записке":

я не поэт,
да и разве бывают живые поэты
сто лет ожидания

Сергей Вольф. Розовощекий павлин: Кн. стихов. Предисловие А.Битова. - М.: "Два мира Прин.", 2001, 144 с.

ГОРЬКАЯ правда строки Бунимовича, процитированной последней в предыдущей заметке, заключается в том, что Сергея Вольфа мы открываем для себя только теперь, когда самого поэта уже нет в живых. Для того чтобы пробудить интерес к этой книге, достаточно упомянуть, что Вольф - постоянный персонаж довлатовских "соло", что его чрезвычайно ценил Иосиф Бродский, и, наконец, что в предисловии к сборнику Андрей Битов предрек Вольфу сто лет ожидания, после которых его непременно признают "крупнейшим поэтом" нашего времени.

Судя по всему, Сергей Вольф действительно был гением. Гением общения - дар, который встречается ничуть не чаще, чем поэтический или другой художественный талант. Стихи Вольфа поразительно обаятельны, за ними отчетливо вырастают человек и время, рассудок и душа, боль и вера. Уже последних для циничных времен развитого социализма хватило бы, чтобы признать за художником право на самостоятельность. Беда постмодернизма не в малозначительности его творцов (что само по себе сущая неправда), а в сознательном отказе от того, что составляет самую главную черту поэзии, от переживания и сопереживания. Стихи Вольфа трагичны, а потому живы.

Скажу больше, без "Розовощекого павлина" сегодня уже невозможно будет представить себе литературную жизнь Ленинграда 60-х. Другое дело, что читателю, не имевшему счастья лично знать Сергея Вольфа, в общем-то, все равно, каким он был с близкими и далекими. Единственным свидетельством служат его стихи:

На цыпочках из комнаты уйдя,
Мы еле слышно затворили двери,
И благодарно нам кивали звери,
Пускай подремлет малое дитя.

Песнь для посвященных

Андрей Костин. Серж и Джейн. Поэма. - М.: Арион, 2001, 32 с.

МИР прекрасен и удивителен. В нем великолепно сосуществуют поклонники рокабилли и Алены Апиной, группы "Электроклуб" и Моцарта.

Довольно большую часть нашего населения составляют любители французского шансона: Джо Дассена и Сальваторе Адамо, Жака Бреля и Сержа Гинзбура. Тому, кто не принадлежит к их числу, трудно понять восторги влюбленных. Это песнь для посвященных.

Пожалуй, самым радикальным французским шансонье был Серж Гинзбур. Принадлежность к кругу его поклонников выдает рафинированность и неортодоксальность. Естественно, что и степень их любви не поддается определению. Андрей Костин написал и издал поэму о любви Сержа Гинзбура и Джейн Биркин. Причастный найдет здесь излюбленные мотивы, посвященный узнает свой Париж. А потому оценивать поэму Костина нет смысла: "И море, и Гомер, - все движется любовью".

В общем, те, кто знает, поймут:

Темные контуры крыш.
Весь этот город - мним.
Эти фасады - лишь
улиц придуманных грим.

Тихие песни

Вадим Муратханов. Воскресенье. - Ташкент, 2001, 32 с.

СОВСЕМ недавно мы говорили о нашествии на Москву симпатичных русскоязычных поэтов из Узбекистана, случившемся в альманахе "Малый шелковый путь". И вот один из его героев вступает на поприще под собственным именем.

Кажется, что Вадим Муратханов пытается застолбить за собой право, легкомысленно оставленное природными носителями языка, - "называть вещи своими именами, отбирать аромат у живого цветка".

Этими словами однажды Александр Блок определил сущность сочинителя. Вадим Муратханов то ли в силу простоты иностранца, то ли благодаря "загадочной восточной душе" не пытается пуститься в стилистические или прагматические изыски, а пишет лирические стихи так, как Бог на душу положит. Получается наивно, неуверенно, но искренне и глуповато - глуповато в том смысле, о котором писал Пушкин.

Это, конечно, аванс. Но все равно - пусть он пишет, как он дышит:

Все, чему дано случиться,
тихо в двери постучится.

Свое место