На языке трамвайной перебранки

b<>Раймон Кено. Упражнения в стиле. - СПб.: Симпозиум, 2001, 618 с.
С ними по-хорошему нельзя. - СПб.: Симпозиум, 2001, 366 с.

"- ...я что не вы не вас не ? - спросил он.

- ...не я что если могу ль... -

ответила я".

Никогда не знаешь, где окажешься через страницу - с туристами у капеллы Сен-Шапель (перекрещенной в Сен-Сопель) или в кафе, которое окружают две бронетанковые дивизии ночной стражи.

Жизнь перемешана.

"Гунны готовили гуляш под соусом "тартарары"; галл, за отсутствием галлок, считал ворон; римляне ваяли греческие статуи; сарацины разучивали сарабанду; франки искали отложения солей. Нормандцы попивали кальвадос".

Война - смерть, секс и фарс. Девица с почты решает, что если английский король - старый дурак, тогда все позволено, и разлагает захвативших почту ирландских повстанцев под аккомпанемент взрывов и выстрелов. "Херачить - одно из самых красивых слов французского языка", - учит девушку преподаватель французского. Ужасающе грязный носовой платок - это одеколон "Топтун" от Дристиана Киора. А непристойные предложения поясняются при помощи эскиза на бумаге. И все препирательства сопровождает рефрен попугая: "Ты говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь".

"Отменный тут луковый суп. Прямо как будто ты (жест) бросил туда старые подошвы, а ты (жест) вылил туда воду после мытья посуды. Но как раз это я и люблю - естественность, без всяких там искусственных ухищрений". По части черного юмора Кено - достойный соперник Бориса Виана, и премии ему за это тоже случалось получать. И мимо Жан-Соль Партра Кено тоже не прошел. "Когда гигиеническое буль-буль умолкло, я учуял в коридоре презентативность небытия без амбиентности экзистенции, отчего моим зубам стало жарко, ногтям - холодно"... И столпам общества досталось: "мемуары генерала Вермо" - контаминация "альманаха Вермо", коллекции глупых шуток и "Военных воспоминаний" де Голля.

Романы Кено интересны в первую очередь своим "языком трамвайной перебранки", о котором мечтал Мандельштам (и воспроизведение которого - результат огромной работы переводчиков, особенно В.Кислова, Л.Цывьяна, И.Волевич). Своими персонажами - живущими весело, не лезущими за словом в карман и вступающими в бурные потасовки. Друзья "балерины" (в кафе для гомосексуалистов) Габриэля дерутся с официантами, герцог Д"Ож - с парижскими буржуа, семья ирландской девицы Салли Мара - друг с другом. "Онезифор Биротон был, что называется, аббат-наставник: стоило герцогу наставить ему синяк, как аббат наставлял ему два".

Но комизм этот очень хорошо рассчитан. Порой он обеспечивается, например, столкновением фрагментов различных стилей. Вот поедание мидий: "претерпевшие кипячение пластинчатожаберные держались в своих раковинах с поистине меровингским упорством". Публикация романов сопровождается "Упражнениями в стиле", описанием пустячного происшествия в автобусе 99 способами (романтический сон и заметка, занудное раздувание в 47 строк и телеграфная краткость 5, от первого лица и от третьего, низким и высоким стилем, в будущем времени и в прошедшем...) Что это?

демонстрация многообразия литературы вообще?

личной свободы обращения со словом?

издевательство над читателем?

работающая на холостом ходу машина риторики?

эротика стиля?

"На ощупь автобусы - мягкие, если их зажать между ног и поглаживать двумя руками от головной до конечной части, от капота до задней площадки".

Кено занимался математикой, психоанализом (у Жака Лакана), философией (лекции о Гегеле у Александра Кожева). Работал в издательствах, снимал фильмы, рисовал акварели. Запойный, до порчи зрения, читатель - и неутомимый наблюдатель города, тысячу раз прошедший его вдоль, поперек и зигзагами. Трансцендентальный Cатрап Коллежа Патафизики, Великий Хранитель Предлога при Палате Незаметных Исполнений (образец патафизических трудов в издании присутствует: при сложении надо учитывать скорость ветра, который может, например, унести 2 и + и оставить 2=4). Один из основателей Цеха Потенциальной Литературы, стремившегося применить к литературе идеи комбинаторики, теории множеств, теории игр.

"Когда я делаю какое-либо заявление, то сразу же замечаю, что обратное ему высказывание также интересно". Двойственности у Кено более чем достаточно. Он стремится уловить динамику языка, ломает синтаксис, переходит к написанию слов по звучанию, а не по правилам грамматики, придумывает неологизмы. "Сегодня для меня роль поэзии заключается скорее в изменении языка, чем в выражении чувств". Но передаются скорее оговорки и расхлябанность устной речи, а не ее компрессия, способность к опусканию самоочевидного... И к этому Кено охладевает, сначала временно, потом окончательно. Вслед за Верленом Кено отрицает поэзию, написанную только для глаза, "т.е. не читаемую вслух, другими словами, поэзию без слышимых свойств, без ритма". Акцент на ритм, повторение, лейтмотив сообщается и прозе. Кено стремится установить для себя в романе "такие же строгие правила, как правила сонета... Роман должен найти органичную арматуру, стиль, ритм. Он должен ориентироваться на музыкальную условность, жесткую формальную необходимость".

Повторяемость для Кено священна, ее отсутствие осуждается более чем радикально: "Бергсон, Гитлер - мир нового, стремящийся к броуновскому и беспричинному движению". Но персонажи Кено полны этих броуновских движений.

Не пытался ли Кено заклясть свой собственный хаос, связав его жесткой структурой? и увлечение комбинаторикой - не попытка ли борьбы с дефицитом собственного воображения?

Персонажи романов похожи, слишком похожи...

"Действительно существует то, что называется... я не очень люблю употреблять это слово, но действительно существует поэтическое таинство".