Ужасно/ красиво

Анна Радклиф. Итальянец или Исповедальня Кающихся, Облаченных в Черное: Роман. Издание подготовили С.Антонов, Л.Брилова, С.Сухарев, А.Чамеев. - М.: Ладомир, Наука, 2000, 520 с.

ГОТИЧЕСКОМУ роману на русском языке не везло. С момента своего появления в конце XVIII века произведения этого жанра издавались у нас как занимательное чтение для романтически настроенной публики. Причем переводы часто делались не с языка английского оригинала, а с промежуточных французских изданий. В эпоху реализма готический роман вообще воспринимался как массовая литература: поскольку страсти и напасти казались в XIX веке преувеличенными, а просвещенный читатель более не желал видеть себя игрушкой таинственных сил Провидения.

Изучение готического романа как литературного феномена в XX веке также оставалось на периферии литературоведения. Можно вспомнить считанные критические издания "готики" в серии "Литературные памятники": Уолпола, Казота и Бекфорда в 1967 году - и Метьюрина в 1983. Выходившие в других издательствах романы этого типа сопровождались более чем скромным комментарием и вступительными статьями. А в "Итальянце" 1998 года "Терра" вовсе обошлась без этих излишеств.

Для реанимации жанра издательством "Ладомир" предпринят специальный проект - особая серия "Готический роман" - и издания под знакомой уже обложкой "Литературных памятников". Именно в этой, второй, серии и вышел роман Анны Радклиф "Итальянец".

Издание можно считать образцовым. Толстый том состоит не только из текста романа, иллюстраций и комментариев к нему, но включает в себя и приложения: список основных дат жизни писательницы, а в дополнение - критико-биографический очерк Вальтера Скотта, опубликованный в 1824 году в качестве предисловия к последнему ее роману.

Анна Радклиф была не первой женщиной-литератором ХVIII века, подвизавшейся в жанре готического романа. Портрет добродетельной жены-англичанки, проводящей часы досуга с пером в руке, нарисовал в "Письмах русского путешественника" еще Карамзин - об этом все мы помним.

Именно эти англичанки (Клара Рив, София Ли, Шарлотта Смит), отвергнув крайности страшного "готического" романа, создают семейно-бытовой его вариант, где главными героями становятся жившие в давние времена рыцари без страха и упрека - и чувствительные дамы. Стараясь удержать повествование хотя бы "у границ вероятного", предшественницы Радклиф общением с потусторонними силами не увлекались и, помня уроки Ричардсона, к сильным демоническим натурам слабости не испытывали.

Но наиболее гармонично соединить черты инфернального и сентиментального в готическом романе удалось лишь Анне Радклиф. Унаследовав от Просвещения веру в справедливость и "доброту человеческого сердца", она не боялась экспериментов с ужасными и пугающими явлениями. "Прерванный на самом интересном месте рассказ, лампа, погасшая, когда еще не дочитан пергамент, который скрывает ужасную тайну, мелькнувшая туманная тень, приглушенные рыдания - никто из романистов не пользовался этим реквизитом так успешно, как миссис Радклиф", - утверждал впоследствии Вальтер Скотт.

В самом деле - решительные герои Радклиф всегда испытывают мучительное раздвоение. Власть страха, сопряженного как с реальными, так и с мнимыми опасностями, тяготеет над ними всегда - в камере смертников и у брачного алтаря.

Однако внутренняя дисгармония этих персонажей объясняется довольно просто: преследованием со стороны служителей инквизиции и католической церкви. До вывихнутых суставов, как в романе Льюиса "Монах", дело, конечно, не доходит, но влюбленные, которые стремятся к воссоединению, то и дело оказываются у Радклиф на грани гибели. Среди их преследователей особенно выделяются две архетипические фигуры: двуликий циник отец Скедони и бессердечная мстительница аббатиса.

Не владея "диалектикой души", Радклиф прекрасно передает неожиданные перепады настроения своих героев, показывает их "скрытые возможности". На глазах у читателя маркиза сначала планирует сыноубийство, а потом, поменявшись в лице по случаю звуков реквиема, льет слезы и временно отказывается от своего намерения. А коварный Скедони превращается в заботливого отца.

Конечно, Радклиф не подозревала, что ее упреки в адрес католической церкви вскоре обернутся открытыми обвинениями у Метьюрина, а внешность Скедони (резкий профиль и "пронзительно-огненный" взгляд) станет прототипом байроновского Гяура. Не подозревала, что замкам с подземельями типа Удольфского суждена долгая жизнь в исторических романах XIX века. Радклиф оставила литературное поприще в самом зените своей популярности, так и не узнав о своей славе "пейзажного романиста всех времен". А ведь порукой тому были "немой восторг и благородный трепет", который романтики испытывали перед ее пейзажными описаниями - в коих слились воедино и ее собственные воспоминания о путешествиях, и рассказы очевидцев, и впечатления от картин Клода Лоррена, Сальватора Розы и Пуссена.

Во второй половине XIX века готическая лихорадка сошла на нет, и обладающие не в меру пылким воображением юноши перестали просыпаться ночью, а молодые дамы бросили дурную привычку читать книги за обедом. Но ореол таинственности еще долго будет окружать героев Диккенса, Гюго и Бальзака, отзовется и в русской романтической литературе, а "подсознательная" тревога перейдет к Томасу Манну, Гессе и Дали, станет краеугольным камнем эстетики "литературы ужасов": от Стокера до Кинга.

Ибо, как заметил психоаналитик Нойман, "еще никогда раньше красивое не было так близко к ужасному".