Лариса Миллер Владимир Гандельсман. Тихое пальто: Книга стихотворений. - СПб.: Пушкинский фонд, 68 с.
СЛОВА разбросаны, как фрагменты на полотнах Пикассо. От того, что примелькавшееся, а следовательно, поднадоевшее расположение вещей и явлений неожиданным образом нарушается, мир только выигрывает, становясь экспрессивнее и ярче.
Тени, тени зябкие мы недосыпа,
Февраля фиолетовые разводы
На домах, на небе, на лицах,
своды
Подворотни с лампочкой вроде
всхлипа.
Сплошная инверсия. Кажется, будто по причине этого самого недосыпа и зябкости автора не вполне слушаются губы, выталкивая отрывочные беспорядочные слова.
Все эти нарушения, странности, сдвиги ведут к тому, что обитающие в темной подворотне весьма унылые вещи - "елки скелетик, осколок блюдца, рвань газеты" - неожиданно сливаются в сплошной световой поток, хотя освещены они всего лишь "лампочкой вроде всхлипа". Собственно, превращение в световой поток происходит лишь тогда, когда имеющий глаза и уши воспринимает мир на свой лад - то есть способен сравнить лампочку со всхлипом.
Подворотня кочует по миру вместе с поэтом. Где бы он ни очутился, он всегда найдет свою подворотню: "День окончен. Супермаркет, / Мертвым светом залитой. / Подворотня тьмою каркнет. / Ключ блеснет незолотой".
Это строки из стихотворения "Эмигрантское" - так что в заокеанской подворотне, оказывается, та же тьма, что и в родимой. С той разницей, что в одной гарбидж, а в другой - мусор. Билдинг ли рядом, дом ли - поэт повсюду не дома. Дома он только в своих рифмах типа: "солнечный - сволочи, товарищи - варит щи┘".
По дисциплине, которая называется "умение жить", у поэта стойкий "неуд". Производимый им товар - не рыночный, и спрос на него невелик. Ну и ладно. Зато он волен жить по своим часам - стоять на краю тротуара и слушать речь города, где одна реплика прохожего наползает на другую, сливается с ней или ее заглушает: "Нет я вам скажу: от нечисти я прямая, / разбрелись конечности, / цвет хороший, но немного личности, / он икру поставит, чтоб товарищи, / как перед дождем такие варит щи, / как ни встречу - все наружу старящий┘".
Эта финальная строчка служит мостиком между стихотворением, которое она завершает, и следующим - одним из самых гармоничных и счастливых в книге:
Шел мимо школы.
(В иностранном,
Американском городке
С названьем чудным
и пространным
Я жил тогда). Невдалеке
Весна стояла с неким пряным
Цветком в нежнеющей руке┘
...Я шел, прислушиваясь к нотам
Весны. Пробило два часа.
И следом озарился сквер
Двойным огнем. Секундомер,
Взрыв обещающий, затикал,
Пахнуло воздухом каникул,
Дитя навстречу, теребя
Весенний лепесток, бежало,
И мне вонзилось в сердце жало:
Я вздрогнул и узнал себя.
Дивная кантилена! Какое отдохновение для слуха и глаза! Особенно если помнить, что эти строки живут в окружении диссонансов и рваных ритмов. "Я подошел к реке, не помня / зачем, откуда и куда, / у ног пустели невода, / и было, Господи, легко мне".
Никуда и ниоткуда - необходимое условие легкости. Да еще чтоб невода были пусты, потому что любой улов к чему-то обязывает. Впрочем, как без улова? Хоть и призрачный, но другого нет - и не надо: "И все, и выбросись / в окно, и в бездне / сначала выразись, / потом исчезни".
Но поэт - существо капризное и полное противоречий. Он и охотится за словом и задыхается в нем. Слово топорщится, режет слух, рвет строку, и все от того, что не чувствует в себе достаточно сил, чтоб выразить всю мощную, страшную и завораживающую музыку жизни.
Жизнь достойна внимания в любой временной точке. Текущий момент не имеет преимуществ перед промелькнувшим. Все свершается одновременно. Свет давно ушедшего декабрьского дня, когда малыш потерял в мраморном сугробе "с подбоем розовым галошу", смешался со зловещим светом больничного бокса, где много лет спустя с трудом дышит его умирающая мать. В эти трагические минуты все врезается в память, чтоб никогда ее не покинуть: принесенный медсестрой в больничную палату обед, состоящий из пюре, трески с поджаристою коркой и бледного компота, "вороний окрик" за окном палаты, бисер пота на материнском лбу. Еще секунда, и: "мамочкину шляпку сдует ветром, / и она летящей шляпкой станет".
Каким? Давним, веселым, весенним.
А еще каким? Ледяным и беспощадным.
