Семья в положении

Бора Чосич. Роль моей семьи в мировой революции. За что боролись: Романы. - СПб.: Азбука, 2000, 286 с.

КАКИХ только историй мировой революции не читало благодарное человечество! Кому только не приписывалась решающая роль в процессе "просвещения свободой"! А второстепенные роли? Все эти эпохальные полотна Шолохова и Солженицына, где темно и тесно от маленьких героев? А мемуары людей, переживших революции "там-то и тогда-то"?

Чтобы не утонуть в литературном океане разрозненных взглядов, необходимо мастерство, которое демонстрирует в своих романах югославский писатель и житель Берлина Бора Чосич, тридцать второго года рождения.

Прочитав название - "Роль моей семьи в мировой революции", - вспоминаешь Васисуалия Лоханкина, который тоже рассуждал о своей роли в революции. Надо признаться, ожидания и предчувствия читателя не обманывают.

Язык прост - поскольку повествование идет от лица ребенка, который не все понимает в словах взрослых. Писатель действительно рассказывает об отдельно взятой семье и ее судьбе в годы Второй мировой. Семья вроде обычная: отец - пьяница, мать - домохозяйка, дедушка - резонер, тетки - кликуши. Ну и тот самый мальчик. Но в каждом из этих персонажей есть крупица "инакости" - чуть иной взгляд на вещи; чуть больше культуры; чуть сильнее родственная связь. Этих вот "чуть-чуть" оказалось достаточно, чтобы семья действительно сыграла роль в мировой революции.

Что за роль? Роль шутов - шекспировского пошиба, без которых не обходится ни одна настоящая трагедия - историческая или литературная. Форма, к которой прибегает Чосич, тоже "шутовская" - повествование построено на простых до идиотизма конструкциях вроде: "Отец пришел домой и сказал: "Что-то у меня чешется!" Отец скинул рубаху, на теле были красные пятна, очень большие. Мама запричитала: "Боже, ты у меня отравился!" Отец сказал: "Кто-то меня надул в смысле качества вина!"

Казалось бы, только бытовые сценки и изображение обыденной жизни следует описывать подобным образом - в большом количестве подобные описания быстро приедаются. Но с текстом Чосича - все наоборот. Действительно, поначалу подобное повествование кажется фарсовым, затем от однообразия начинаешь уставать - и автоматически переключаешься с "формы" на "содержание" фраз. Вот тут-то и оказывается, что текст не так прост, как кажется. Наблюдения, чередуясь с банальностями, неожиданно приобретают глубину и звучат крайне концептуально: "Товарищ Раде Крайнич спросил меня строго и печально: "Почему ты происходишь из мелкобуржуазной семьи?" Я спросил: "А что?" Раде Крайнич сказал: "Я хотел выдвинуть тебя в делегаты!" Я обещал: "Я постараюсь!" <┘> Отец немного подобрался и спросил: "Будет ли возобновлено сокольское движение для закаливания мышц?" Товарищ Вацулича ответил: "Единственным движением будет движение за освобождение человечества, и этого достаточно!" Мы старались войти в жизнь новой организации, несмотря на недостаточность питания, усталость и другие незадачи человеческого организма".

Напоминает Платонова, не правда ли? Особенно когда сдвиг значений слов приводит к образованию нового смысла.

Однако не стоит относить романы Чосича к сатирическим или историческим: если это и история, то скорее по Буркхардту и Хейзинге - культурологическая, и правда факта уступает в ней место правде восприятия; если это сатира, то в стиле Эмира Кустурицы. В общем, как говорит по другому поводу главный герой, ребенок-повествователь: "Все это уникально!"