Алфавитный указатель поэзии

ПРЕДСТАВЬТЕ себе творческое наследие Фридриха Ницше, который родился и вырос в обычной советской коммуналке. Наслушавшись Чайковского "во дни торжеств и бед народных", он, вероятно, сочинил бы нечто вроде "Рождения фарса из духа музыки".

Весьма условно, но именно Льва Рубинштейна мы могли бы назвать "Ницше из коммуналки".

Из этого следует, что а) Лев Рубинштейн - классик отечественной литературы (о чем свидетельствует изящно изданная "НЛО" книга, содержащая "наиболее полное на сегодняшний день собрание поэтических текстов"), и б) каждая страна имеет тех классиков, которых заслуживает.

Маргинальное сознание только кажется уделом одиночек. На самом деле, маргинальность как способ мировосприятия доступен в первую очередь массовому сознанию, особенно в тех случаях, когда речь идет о стране, маргинальной по существу. Там, где любая здравая мысль противоречит самому государственному устройству, любое проявление нормальности превращается в героический акт.

Когда-то Франц Кафка заметил, что цепи духовного рабства сделаны из канцелярской бумаги. Другой классик, Корней Чуковский, обогатил словарь русского языка чудесным словом "канцелярит". Главное учреждение Советского Союза - Комитет Государственной Безопасности - олицетворял собой две ипостаси: канцелярию и тюрьму, и поэтому канцеляризмы и воровской жаргон стали двумя руководящими и направляющими советского массового сознания.

В этих условиях явление и утверждение Льва Рубинштейна было исторически осознанной необходимостью. Создав собственный жанр "картотеки", Рубинштейн застолбил за собой целый пласт общественного сознания. Формально названный постмодернистом, в сущности, он всегда представлял ведущее направление развития отечественной словесности. Его творчество знаменует собой высший расцвет социалистического реализма, правдиво и верно отражающего жизнь в ее типических проявлениях.

Из чего следует затертое, но не утратившее свое значение утверждение о "смерти автора". По сути, "Рубинштейн" - заведомая литературная мистификация. Автора Рубинштейна никогда не существовало, как и не существует и не может существовать ничего нового с приставкой "пост". Картотека Рубинштейна не поддается цитированию, поскольку в ней ничего нет. Она имеет смысл именно как картотека, при которой изобретательность составителя проявляется только в рубрикации, то есть придании заголовков. Книга "Домашнее музицирование" - своеобразный паремиологический сборник, где в роли паремий выступают штампы массового сознания, подобранные в произвольном порядке. В полном согласии с теорией паремии они обладают устойчивостью, употребительностью и, вероятно, неким сакральным смыслом. Иначе, это стертые метафоры массового сознания, от частого употребления лишившиеся значения, которого они не имели первоначально, но потому и претендующие на него. Расставленные в картотечном порядке, они являют собой претензию на самодешифровку, то есть приобретение некой прагматики. В большинстве своем это призывы к действию, неназванному и непонятному.

Хотя при помещении их в конкретные обстоятельства они, как и множество образцов беспредметного искусства, приобретают неожиданно значительный смысл. Приложенные к коммунальной кухне или коммунальному сортиру, тексты Рубинштейна звучат необыкновенно свежо. Вот пример взятый абсолютно наугад, с первой попавшейся страницы: "Сонет 66":

- Горючими слезами

- Так┘

- Омыты небеса

- Так┘

- Росистыми лугами

- Так┘

- Овеяны леса

- Что, что? Ну, ладно┘

И так далее.

Подобное рассуждение не должно быть оскорбительным, поскольку сам Лев Рубинштейн признается в пристрастии к надписям в коммунальных сортирах в эссе "Коммунальное чтиво".

Весьма распространенная сегодня точка зрения о невозможности стихов разделяется и Львом Лосевым, и Дмитрием Волчеком, и Львом Рубинштейном, и другими. Но если у эксгумации и есть эстетика, она весьма своеобразна.

Лев Рубинштейн - как человек, стоящий у истоков направления, - выше любой критики. Его воображение весьма регламентировано и классицистично. Книга "Домашнее музицирование" часто напоминает английский сентиментальный роман, с его наклонностью к дидактике и пуританству. Она исполнена многозначительных умолчаний и строгой морали. Она энциклопедична, как энциклопедичен четырехстопный ямб, бьющий ключом почти из всех текстов книги.

Пугает то, что с легкой руки Рубинштейна то направление, которое он олицетворяет, постепенно превращается в mainstream и знаменует окончательное - и, заметьте, ненасильственное - торжество соцреализма. То, что имеет право на существование в единичном варианте хотя бы за счет права сеньора, в многочисленных текстах других авторов становится апофеозом маразма.

Безусловно, без "Фонтана" Марселя Дюшана наше представление об искусстве ХХ века было бы неполным, но это не значит, что эстетическое наслаждение должно наступать при лицезрении любого писсуара в общественной уборной. Без Рубинштейна наша литература обеднела бы, но почему то кажется, что его одного и достаточно.

"Домашнее музицирование" Льва Рубинштейна, без сомнения, готовый литературный памятник. Памятник эпохе, подобной горе, родившей мышь. И это сказано отнюдь не о творчестве Рубинштейна, а об эстетике, его породившей. Но нам эта книга необходима, хотя бы в качестве напоминания о том, каким бы было наследие Фридриха Ницше, если бы он родился и вырос в обычной советской коммунальной квартире.