0
1094
Газета Проза, периодика Интернет-версия

06.04.2000 00:00:00

А я не уберу свой чемоданчик!

Тэги: Павич


Милорад Павич. Ящик для письменных принадлежностей. /Пер. с сербского Л.Савельевой. - СПб.: Азбука, 2000, 192 с.

В ЗАТЕЯННОМ "Азбукой" карманном собрании сочинений Павича, где пару месяцев назад вышли "Внутренняя сторона ветра" и "Последняя любовь в Константинополе", опубликован совсем недавний роман - "Ящик для письменных принадлежностей" (1999).

Каждый излюбленный павичевский прием, возведенный в романе в квадратную степень, свидетельствует о ситуации, которая, увы, не так уж редко случается - о превращении Мэтра в им же созданный Метод. Однако далеко не всякий патриарх готов создать из собственной осени элегию, а из самоповторения пусть наивную, но ловушку. Сейчас поясним, что мы имеем в виду.

Итак. Сербский классик, верный настойчивому стремлению придать праздному романному жанру утилитарно приемлемую форму - от словаря до гадальных карт, - создает роман-ящик. Каждый, кому когда-либо приходилось сталкиваться с ящиками - от Пандоры до телезрителя, - поймет, что это превосходный способ соединить абстрактное с конкретным, вербальное с телесным, информацию с образом, а счастье с несчастьем.

Далее. Известный писатель М. при загадочных обстоятельствах приобретает переносной ящик для письменных принадлежностей, чертит план уровней и отсеков, и, как это свойственно писателям, начинает описывать. Ящик снизу доверху набит просвечивающими предметами, которые ранее принадлежали неизвестно кому. Читатель, привыкший числить Павича мастером гипертекста, предвкушает почти буквальный литературный аналог компьютерной бродилки, с поиском полезных вещей, разгадыванием секретов и проникновением в дальние закоулки системы.

Однако Павич вскользь упоминает о, возможно, необнаруженных закутках, наскоро разделывается со всеми этими зубочистками, колечками, перчатками, трубками и палочками для раскраски ступней, чтобы перейти к самому главному - к истории, к повествованию. Под рукой оказываются исписанные мелким почерком открытки, дневник, магнитофонная запись, и, наконец, "листы из какой-то книги". Все эти улики обнаруживаются последовательно, чтобы составить линейный, непротиворечивый, хронологически выстроенный сюжет.

Конечно, не обходится без отсылок и аллюзий - персонажи носят библейские имена, разыгрывают сценки из античных мифов, двоятся и множатся, как племенные герои. Персонаж подчинен всем мыслимым законам одновременно: он и аллегория, и символ, и обнаженный экзистенциальный нерв.

В результате, несмотря на хронологическую связность, текст, разложенный по разным отделениям ящика для письменных принадлежностей, должен восприниматься как несколько разных историй, происходящих с несколькими разными людьми. В то же время не связанные на первый взгляд предметы, среди которых не остается ни одной случайной, не утилизованной для нужд повествования зубочистки, складываются в целостную, единую историю. Каждая находка, каждый сувенир, включая сам ящик для письменных принадлежностей, продублирован в дневниковых, магнитофонных и прочих записях. Книга есть ящик, ящик есть книга, текст материален, материя текстуальна, бесконечность замкнута, а замкнутость бесконечна.

Игра, в которую Павич играет со своими давними почитателями, - гипермолчание. Любая коннотация отсылает к началу поиска: Мужчина и Женщина - см. Адам, Ева, Лилит; Европа и Балканы - см. похищение Европы; Любовь и Война - см. Война и Любовь. Каждая гиперссылка - тупик: то предлагается перелистать "Хазарский словарь", то упоминается загадочный интернетовский адрес, который на поверку оказывается, естественно, павичевским. Соус, в котором подержали рубин, капли быстрые и медленные, тарелки с зеркальным дном - не что иное, как режущие глаз ссылки на автора, который безмолвствует. В это время он прячется, закрывая ладонями лицо, и, перечисляя предметы, наивно не замечает совпадений.

Так вот. Сербский эмигрант Тимофей, забывший родной язык и не пахнущий ничем, даже потом, берет в морское путешествие ящик с воспоминаниями. Если воспоминания от долгого вспоминания утрачивают какой бы то ни было смысл, остается умилительный уют полочек и выдвижных отсеков. А это, как сказала бы Драгиня Рамадански, написавшая послесловие к роману, "хорошо известная особенность образности Павича, когда поэтема становится семемой, когда инвентарь реликвария становится гомологоном человеческой души".


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Карнавальный переворот народного тела

Карнавальный переворот народного тела

Юрий Юдин

100 лет тому назад была написана сказка Юрия Олеши «Три толстяка»

0
527
Тулбурел

Тулбурел

Илья Журбинский

Последствия глобального потепления в отдельно взятом дворе

0
542
Необходим синтез профессионализма и лояльности

Необходим синтез профессионализма и лояльности

Сергей Расторгуев

России нужна патриотическая, демократически отобранная элита, готовая к принятию и реализации ответственных решений

0
429
Вожаки и вожди

Вожаки и вожди

Иван Задорожнюк

Пушкин и Лесков, Кропоткин и Дарвин, борьба за выживание или альтруизм и другие мостики между биологией и социологией

0
279

Другие новости