Александр Еременко. Горизонтальная страна. - СПб.: Пушкинский фонд, 1999, 144 с.
МИР СТИХОВ Еременко - хаос, Босх или Брейгель: но без аллегорий. Мир симулякров: "Я сидел на горе, нарисованной там, где гора". Людей уже нет, остались только роли. В "Отрывке из поэмы" одновременны "моя жена", "моя невеста", "моя мать", "мой внук" - только "меня" там нет, "я там умер вчера". Выхода нет, все завершается. Фет навсегда уезжает на велосипеде, "последний филин сломан и распилен", вчерашнего детсада уже нет, и даже возможность гения уже невозможна. Человек распадается: "Устав висеть на турнике, / ушла, а руки - позабыла".
Природа технизирована. При слове "корень" Еременко вспоминает математику, а не дерево. "Корабельные сосны привинчены снизу болтами / с покосившейся шляпкой и забившейся глиной резьбой". Ночь тепла, как радиатор, у звезд резиновый свет, филин - бинокль, рыбки всплывают, как телефонные звонки. Техника даже полнее: "Цветы не пахнут. Пахнет самосвал".
Что это? Описание предельно окультуренного мира? Или, наоборот, некая компенсация, стремление заглушить боль - демонстрируя, что ничего иного рядом с этим механическим миром и нет?
Обильная научно-техническая лексика внешне напоминает Михаила Еремина. Но воспринимается она не спокойно, а удивленно и нервно. "Мне нравятся два слова: / "панорама" и "гальванопластика" - так восторгаются непривычным и непонятным. Или страшатся - того же: "Ведь существует сатана / из углублений готовален".
Сравнения стремятся проникнуть в сущность происходящего. "Взлетала черемуха за огородом, / большая и белая, как водород!" - но водород не белый! Скорее, белизна водорода возникает из его простоты, первоначальности: протон да электрон - и все!
Может быть, это стихи подростка, едва начавшего разбираться в мире, у кого пока перемешаны "и рация во сне, и греки в Фермопилах" (не потому ли в стихах Еременко столько воспоминаний об уроках)? Или человек современной цивилизации - вообще вечный подросток? Даже в литературе Еременко ощущает ту же механичность. "И ежели далай, то непременно лама... и если Брет - то Гарт, Мария - то Ремарк..." Как материал используются и строки современников. "И сама под себя наугад заползает река" - это Иван Жданов. "Колька Жадобин / у ночного костра мне отлил из свинца пистолет" - типичный Кибиров. Вот Иртеньев: "Неопознанный летающий объект, / ты зачем летаешь, неопознан, / над народом, без того нервозным / по причине скверных сигарет?" Конечно же, Пригов: "Так Зимний был захвачен нами. / И стал захваченным дворец. / И над рейхстагом наше знамя / горит, как кровь наших сердец !" И даже Бродский: "...я ужаснусь той пыли на предметах / в числителе, когда душевный пыл / так широко и длинно растечется, / заполнив основанье отношенья..."
География поэзии Еременко - горизонтальная плоская страна? Голландия? Без вертикалей, где все на одном уровне и потому взаимозаменяемо? И что остается в таком мире автору? Комбинации из самого себя? Ведь в книге только 16 стихов из 98 можно считать новыми - по сравнению с изданием 1991 года: да и те большей частью явно относятся к началу 90-х. Тогда что это - подборка стихов на пути к изданию "литературного памятника"? Или крайне романтическая надежда на то, что пуля расплющится о пламя свечи? Или вглядывание в сходящие на нет пространства? Когда "В пространстве между костью и собакой / вселенная - не больше бензобака / и теплая, как море или пах".