Джон Барт. Химера. /Пер. с англ. В. Лапицкого. Серия "Азбука-классика" - СПб.: Азбука, 1999, 400 с.
ПО ОДНИМ описаниям, у химеры три головы - козья, львиная и змеиная. По другим - у нее голова льва (одна), туловище козы (одно) и змеиный хвост. Возрожденческие скульпторы лепили химеру с двумя головами (львиной и козьей) спереди абстрактно-звериного тела и одной (змеиной) на длинном, змееподобном хвосте. Для средневековых архитекторов химера была "чудовищем вообще" (самые знаменитые - на Нотр-Даме), для биологов она - "организм, состоящий из наследственно различных клеток, частный случай мозаицизма". Наконец, переносное значение слова химера в русском языке - несбыточная греза, фантазия, врака.
Безусловно, лучшее описание химеры принадлежит В.И. Ленину - три источника и три составные части. Так и видится трехсоставное чудовище, сидящее при трех живительных источниках и стерегущее их молодильную воду.
"Химера" - самый известный роман живого американского классика Джона Барта, награжденный в 1973-м Национальной книжной премией. В служебные обязанности "живого классика" всегда входит плач на поминках по литературе, а затем классический иллюзион с ее воскрешением - и Барт с этим справился "на пять". Университетский профессор, он опубликовал знаменитую статью "Литература исчерпанности" ("как можно писать в эпоху... Набокова... Беккета...", по щеке у часового ползет случайная слеза...), а затем сам же решительно эту исчерпанность преодолел.
Сказать, что роман об этом - не совсем правда. В нем три повести, каждая из которых имеет свой сюжет, то исчезающий из виду, то вновь выныривающий этаким "дельфином молодым". В первой Шахрезада и Дуньязада ищут (и находят) рецепт обуздания Шахрияра и Шахземана (Восточный Секс и Неожиданная Развязка). Во второй Персей пытается вернуть утраченную идентичность Героя (Секс a la Mediterrana и Семейная Терапия). В третьей Беллерфон... Кратко говоря, проходит свой путь и убивает (в полном соответствии с мифом) Химеру, о которой ничего не известно, кроме...
Главное - только не подумать, что Барт всерьез озабочен оживлением мифологического сознания (вроде Апдайка) или судьбами прошлого (вроде Акройда), или еще чем-нибудь, кроме литературного творчества и жизни университетских кампусов. Даже история Шахрезады излагается Дуньязадой в таких выражениях: "Моя сестра была студенткой последнего курса, специализирующейся по гуманитарным наукам в Университете Бану Сасана. Избранная произносить от своего курса прощальную речь, королева всех вечеров встреч с выпускниками былых лет, которой ни на площадке, ни на трибунах не было равных среди университетских атлетов, она помимо того обладала личной библиотекой в тысячу томов и высшим средним баллом в истории кампуса" Все бартовское историко-мифологическое прошлое насквозь проницаемо, он даже сам является Шахрезаде, находящейся в затруднении, и пересказывает ей сказки "Тысячи и одной ночи", чтобы в течение тысячи и одной ночи она пересказывала их Шахрияру, о чем и рассказывает Дуньязада Шахземану, сжимая в одной руке его детородный уд, а в другой - опасную бритву.
билие секса в экспериментальном романе несет двойную нагрузку. Во-первых, оживляет текстовую гладь. Во-вторых, и это уже интереснее, Барт находит в сексе универсальную метафору, а через нее раскручивает в обратную сторону возможность успешной стратегии письма. Что сексу хорошо, то и тексту здорово. А заодно и всей человеческой жизни. Автор, мучительно старающийся подтвердить свой литературный статус, - то же, что герой, совершающий новые подвиги только ради самого геройства, или мужчина, отягощенный страхом сексуальной неудачи ("Персеида"). Кроме охоты быть писателем, надо еще и писать, точно так же, как героические мечты не заменят героической судьбы, а бегая от женщин - не станешь мужчиной ("Беллерофониада"). Цепь восточных сказаний джинн и Шахрезада уподобляют в беседе цепи взрывающих друг друга оргазмов - и не настоящий читатель тот, кто не понимает, что это означает на практике.
"Я восхищаюсь писателями, которые могут представить запутанное простым, но мой собственный талант заключается в том, чтобы превратить простое в запутанное", - писал сам о себе Джон Барт. И, однако, в запутанное он превращает на самом деле простое. Идеи романа, если лущить его как подсолнечное семя, проще некуда: надо быть самим собой, хотеть этого и радоваться этому.
И все же литература - это не семушки. Возрождая ее из крайнего истощения, Барт заставляет литературу наращивать мышечную массу в подвижных играх. То, что Борхес проделывал с литературой в сумраке алхимическолй лаборатории, бодрый тренер Барт проводит на открытой площадке, в тренировочном костюме и со свистком на шее. Из этой учебки литература выходит иной, качественно изменившейся.
Химерой становится сам по себе роман (как это и обещает титульный лист, на котором слова "novel" и "chimera" сведены воедино в отношениях самых неопределенных). Не только этот отдельно взятый роман, разбитый на три составные части, проистекающий из трех разнообразных источников, снабженный длиннющим змеиным хвостом Беллерофониады, но и всякий роман отныне. Химерой, смутной и невнятной мечтой, чудовищем, составленным из разрозненных частей. Весь остаток ХХ века литераторы станут практиковаться в забытом искусстве доктора Франкенштейна: сшивать романы по частям из текстов совсем другой породы и стараться вдохнуть в них жизнь. Постмодернистсткий роман начинается с Джона Барта - ночной кошмар литературного критика, призрак призрака, химера химеры. Кто угрюмо (как Фаулз и Сорокин), кто отчаянно (как Липскеров и Акройд), кто вдохновенно (как Павич и Зюскинд) - все вольются в дружные ряды работящих химероводов.
И кому же еще оценить химерическое хитросплетение бартовского романа в виртуозном и хулиганистом лапицком переводе, как не русским, столь химеричным в своих порывах и надеждах, воплотившим в реальность одну из жутчайших политических химер, да и просто облюбовавших более всех прочих мест активного отдыха нынешний турецкий Кемер, который и есть тот самый малоазийский Химерос, где славный герой Беллерофонт неизвестным образом погубил злокозненное огнедышащее чудовище, о котором нам известно лишь то, что, по одним описаниям, у него три головы, по другим - три источника, а может быть, три составные части.
Но это, как говорит Шахрезада, и т.д.