Глеб Морев: "Мы должны отражать тенденции и элитарные, и мейнстримные"

- Мне представляется, что издание журнала "Новая русская книга" результирует некую тенденцию, высоко говоря, в культуре. Чем больше книг появляется, тем больше пишется сопровождающих их аннотативных текстов. Можно заметить, что рецензионные полосы или колонки появляются в самых разных газетах, а в некоторых из них обсуждение проблем культуры и сводится к освещению тех или иных книжных новинок. Вот и появление нашего издания, его успех и его авторитет, несомненно, симптоматичны.

В ситуации широкого книжного выбора - ситуации во многом трагической - люди нуждаются в некой помощи, экспертной оценке того, что лежит перед ними в витринах и на прилавках магазинов.

Мы решили придать этой тенденции журнальную форму. Сама эта форма и двухмесячная периодичность определяют тон и характер материала. Для нас оперативность - полезное, но факультативное качество. Важнее ответственность, авторитетность высказывания. Поэтому в выборе авторов мы ориентированы на специалистов, на конвертируемые имена в той или иной области. Читатель в идеале должен получить не просто хороший или плохой отзыв на книгу, но отзыв авторитетный, которому он, посмотрев на фамилию автора, склонен был бы верить.

- Да, мы, конечно, понимаем, что воспитанный газетной периодикой читатель уже не примет раздутого формата, псевдонаучной формы реферативного обзора или отклика. Дело усложняется тем, что в динамичную, краткую форму надо вложить более фундаментальное содержание. Перед авторами стоит, конечно, сложная задача, но, как мне кажется, в отдельных случаях успешно решаемая.

- Мы действительно концентрируемся на гуманитарной литературе в силу особенностей нашего собственного знания - моего и издателя, Игоря Немировского. Мы - филологи, поэтому мы бы и рады обозревать обширный рынок новинок по психологии, по социологии или по другим отраслям знания, но здесь мы бы нарушили свой собственный принцип экспертности: в данных областях мы экспертами не являемся.

- Вы знаете, я бы сказал, что конфликта тут нет и не было. Я совершенно согласен с тем, что у издателя должен быть практический и прагматический взгляд на то издание, которое я как редактор делаю. В противном случае этому изданию суждена недолгая жизнь. Более того, со стороны редактора этот прагматический аспект должен учитываться. Но я должен сказать, что в своей редакционной стратегии я совершенно самостоятелен, и опыт первого номера показал, что предложенный выбор книг и направленность рецензий нашли полное понимание у издателя.

Нет тут того конфликтного подтекста, который было бы заманчиво нарисовать. Все решается на уровне дискуссий.

- Ну, во всяком случае, это смена социального амплуа. Хочется воспользоваться замечательной фразой из дневника Кузмина 34-го года о жизни, проходящей мимо.

Он там буквально пишет, что есть линия жизни, а есть побочные линии интересов, временами более сильные, чем сама жизнь. Если условно принять мои занятия в области истории литературы за линию жизни, то сейчас наступило время, когда побочные линии стали доминирующими.

Хотя и продолжаю по мере сил заниматься тем, чем я занимался, то есть изысканиями в области истории русской литературы ХХ века, интенсивность этой работы уменьшилась. Я собираюсь довести до конца проект большой концептуальной биографии Александра Тинякова, которая вроде бы делается для НЛО.

Что касается издания дневника Кузмина, то он и задумывался, и явился для меня итоговой вещью. Эта вещь должна была авторской интенцией суммировать десятилетние занятия Кузминым - не только мои, но и целого ряда всем известных исследователей, и - пусть это выглядит нескромным - обозначить определенный уровень рефлексии. После потока публикаций о Кузмине последнего времени эта задача представлялась мне важной.

Я считаю этот дневник едва ли не центральным текстом для понимания фигуры Кузмина, меняющим традиционные представления о нем. Тот миф был в основном создан мемуарными текстами людей, биографически от него далеких и преследовавших свои цели. Настоящий Кузмин, Кузмин дневника 1934 года, удивительно актуален сегодня.

Он сам напрашивался на то, чтобы вписать его в тот поток современной дневниковой или псевдодневниковой несюжетной прозы, который сейчас становится самым интересным. Традицию эту можно обозначить двумя именами: из области начала века это, конечно, Розанов, а ближе к нашему времени, в 70-е годы нашего века, это Евгений Харитонов.

- Здесь множество имен, но выделить, несомненно, нужно Александра Ильянена, талантливого петербургского прозаика, чей роман "Дорога в У." сейчас вошел в короткий список номинантов премии Андрея Белого. Он был и в длинном списке Букеровской премии, но в короткий, к сожалению, не попал. У Александра Гольдштейна есть замечательная статья, первоначально опубликованная в Израиле, а затем перепечатанная в последнем номере "Митиного журнала". В конце ее он обращается с риторическим вопросами и укоряет современных "оценщиков слов" за их "бездарную близорукость". Я с ним совершенно согласен.

- Да, в этом году к ее основателям - Борису Иванову, Борису Останину и Аркадию Драгомощенко прибавились еще поэт и переводчик Сергей Завьялов, поэт, переводчик и эссеист Александр Скидан, американский славист Томас Эпстайн, московский филолог Дмитрий Бак и ваш покорный слуга. Первые плоды деятельности комитета только что вынесены на всеобщее обозрение и обсуждение.

- Да, оно принципиально остается прежним: один рубль, бутылка белой водки и яблоко. Это неизменно с 1978 года стало мифологическим элементом петербургcкой культуры, и отказываться от него было бы неразумно.

- Мы отошли от непременного поиска некоторого андеграунда. Это понятие само по себе перестало быть релевантным современной ситуации. Но премия сохраняет свою ориентацию на инновацию и дух эксперимента в высоком смысле, освященного именем Андрея Белого.

- Нет, это не соответствует нашему пониманию. Возможно, такого рода инерция порождена награждениями последних лет, когда избирались авторы, относящиеся к литературному авангарду - Ры Никонова, Сергей Сигей, поэт Летц. Круг их читателей традиционно узок. Премию решили давать не за достижения, а как поощрение перспектив работы. Это был неверный ход. Изначально премия замечательна именно синхронной оценкой таких авторов, как Андрей Битов, получивший ее за "Пушкинский дом" в момент его публикации за границей, Евгений Харитонов, награжденный в год своей смерти за корпус текстов "Под домашним арестом", Саша Соколов - за два первых романа, вышедших в издательстве "Ардис". Это очень точные решения - и именно они должны задавать тон премии, служить примером для работы нынешнего комитета, потому что такой точностью не может похвастаться ни одна российская литературная премия. Это были, конечно, большие удачи жюри, требовавшие в той обстановке просто большого личного мужества.

- Я думаю, что интереснее проследить другую тенденцию: журнал, идущий в авангарде мейнстрима - типа журнала "Знамя", который замечателен особенно своим отделом поэзии, - во многом ориентируется на находки и круг авторов "Митиного журнала". Это можно легко показать на примере публикации таких авторов, как Лена Фанайлова, Анатолий Кучерявкин, Шамшад Абдуллаев, Александра Петрова, Дмитрий Воденников... Мне кажется, что это редкий случай нормального функционирования культурного механизма общения элитарного и мейнстримного изданий.

- Мы еще пока слишком юны, но какие-то интенции, конечно, есть. Мы должны отражать тенденции и элитарной, и мейнстримной книги. Важно отражать, возможно, в чем-то формировать ситуацию, но нельзя жестко занимать одну из позиций.