Глеб Шульпяков Стивен Спендер. Храм: Роман. Предисловие Е.Берштейна. Пер. с англ. В.Когана. - М.: Глагол, 1999, 272 с.
В ОСНОВЕ любой литературной географии лежат простые вещи.
Зачем, например, потащился Хемингуэй в Европу? Правильно: подальше от сухого закона, поближе к дешевым напиткам. А почему Спендеру, Ишервуду и Одену не сиделось в Англии? Да потому что в Англии на голубую троицу смотрели искоса, а в Берлине с любым сексом было в порядке. Чего, спрашивается, дома сидеть? В Америке, да еще и без выпивки? в Англии, да к тому же без секса?
Итак, если мы решаем, что в основе литературной географии двадцатых годов лежат (стоят?) секс и алкоголь, нам становится проще смотреть на вещи. Нам становится понятно, что делал Хемингуэй в Париже: Хемингуэй в Париже квасил абсент. Нам ясно, чем занимался Оден в Берлине: Оден в Берлине снимал юношей в барах. Упрощаем? Еще бы! Но ведь литературное достоинство в том и заключается, чтобы сделать из простых - и, заметьте, общедоступных - вещей великую литературу, которую проходят в школе.
Роман Стивена Спендера "Храм" в школе проходить не будут. Его жанровая конструкция разбалансирована, а диалоги - искусственны. Его сюжет буксует, а стиль - хромает. Главный герой, если где и угадывается, то "только во второстепенных персонажах", а оговорки и случайные фразы говорят больше, чем продуманные пассажи.
В общем, классический пример "прозы поэта", которая полвека отлеживалась в архиве и только недавно была Спендером издана: то есть в пору, когда все участники повествования давно стали классиками, если не дали дуба.
Как и положено "прозе поэта", именно ее "сырость" оказывается ее достоинством. Сопоставим "Храм" с романом Кристофера Ишервуда "Прощай, Берлин!". Текст в сущности о том же - "молодой англичанин в Германии конца двадцатых в поисках секса и творчества". Ишервуд, однако, романист куда более ловкий - сюжет у него выстроен, персонажи выдуманы, биографический background практически не считывается, сексуальные ориентации однозначны.
Другое дело - Спендер: персонажи узнаваемы (вот молодой Оден, вот Ишервуд, рядом Герберт Лист - фотограф), с сексуальными пристрастиями ничего неясно, минимум вымысла, максимум личных проблем, вываленных читателю под видом худлита.
В общем, что-то вроде дневника, замаскированного под роман, где главный герой - Спендер: нерешительный (ехать в Берлин? не ехать?), как всегда, двойственный (волочился за юношей, трахнул же девушку) и аморфный. Падший ангел, который не знает о своем падении - так, кажется, его окрестили приятели.
Главная проблема в "дневнике" - как в ньютоновой физике: отношение между телами. Собственно, название романа говорит только об одном храме - храме тела. А вот пример английской схоластики на темы полового воспитания в стиле Одена, которого Спендер цитирует своему приятелю по роману: "Он считает, что сами по себе Половые Акты не имеют значения. Самое важное - то, что по поводу секса не следует испытывать чувства Вины. Если ты не испытываешь Чувства Вины, если ты Чист Душою, то никакой болезнью от партнера не заразишься, ибо именно Чувство Вины служит причиной венерических заболеваний. Вот почему в средние века праведники могли спать с прокаженными и не заражаться проказой".
Чушь, конечно: наивно и банально. Но для того времени - показательно. Герой Спендера, не будь дурак, принимает доктрину буквально - и ложится в постель с мизерабельным фраером: для проверки, так сказать, храмовой конструкции собственного тела.
Но интересно другое - то, что все эти выкладки и эксперименты вокруг, около (и как правило вместо) реального секса сводятся в конечном итоге к благородным вещам: к раскрепощению, любованию и оправданию тела и его функций. К познанию, говоря высокопарно, самого себя.
Ведь что такое "молодой англичанин" двадцатых годов? Это "продукт английского общества", где любое проявление физиологии считалось постыдным. Что такое Берлин двадцатых? Это место, где "все сводится к сексу. Это город без девственников. Девственников нет даже среди котят и щенят". Что такое роман Спендера в этом свете? Это попытка самоидентификации в проявлениях своего тела по отношению к телу чужому: мужскому ли, женскому. Это роман-татуировка, написанный поверх тела. Это не брутальное проникновение - это скольжение по поверхности: взглядом. "Его тело казалось отполированным, как поверхность некоего редкого светлого и упругого дерева, покрытого тонким слоем лака. Когда он постирал рубашку, (...) он вышел из воды и принялся карабкаться вверх по берегу, балансируя на самых узких кромках скал. Чтобы сохранять равновесие, он поднимал руки над головой и всем телом изгибался то в одну сторону, то в другую. За время этой короткой прогулки на расстояние всего несколько ярдов тело его претерпело целый ряд изменений, и все они были прекрасны".
Не случайно ведь "главным искусством" тогдашнего Берлина была фотография. Пока художники-кубисты расчленяли телесные формы, фотография демонстрировала прелесть их единства - поэтому персонажи "Храма" то и дело появляются на страницах романа с треногой и фотокамерой "Фойгтляндер". Они смотрят русские фильмы и позируют друг другу нагишом в водах Рейна. Они занимаются любовью за рамками текста, оставляя на сцене диалоги post coitus. Ну и, наконец, роман посвящен Герберту Листу: классику немецкой фотосъемки, которому позировали долговязые нежные и трепетные тела немецких юношей.
Действительно, лучшие эпизоды "Храма" - что фотки, разбросанные на столе: юноша на берегу реки в лучах и бликах солнца, вид из окошка купе.
Случайные детали - из той же оперы: танцующий клерк, "он вращал над головой руками, похожими на покалеченные крылья или картонные пропеллеры". А в соседнем баре "на трубе играла импозантная дама, похожая на поставленный стоймя диван".
("Похожая на поставленный стоймя диван" - это очень хорошо. Это уже больше, чем фотография. Это уже с картины Фукса.)
"Глядя на все это, хочется заняться живописью", - говорит главный герой.
"Что же ты хочешь изобразить?" - спрашивает приятель.
"Этот зал. Этих людей. - Тут ему вспомнилась картина Пикассо, относящаяся к "голубому периоду" - "За абсентом".
Но герой предпочтет фотокамеру.
Его Берлин - что большая групповая фотография. Молодежный, так сказать, снимок, на память - "парни нежные и кроткие, девушки - статные, как прекрасные изваяния". Что-то вроде кадра с выпускного бала, где у каждого в глазах - по путевке в жизнь, но до 1 сентября еще далеко и можно расслабиться: впереди бесконечное лето, много солнца и неги, и немного - совсем чуть-чуть - секса в холодной рейнской воде.
" - Значит, молодежь, самостоятельно строящая свою жизнь, и есть та самая новая Германия? Значит, это и есть Веймарская республика?
- Да, для очень многих представителей нашего поколения это именно так. Возможно, после всех испытаний, выпавших на долю Германии, мы, немцы, просто устали. Быть может, после войны и нескольких лет голода нам, чтобы перезарядить свои жизни, как батареи, необходимо поплавать, поваляться на солнышке и позаниматься любовью.
- Чем же все это кончится?"
