Йенс Кристиан Грендаль. Безмолвие в октябре. Пер. с датского Ф.Х.Золотаревской. - СПб.: Инапресс, 1998.
МНЕ ВСЕГДА казалось, что скандинавская литература чем-то сродни русской - вероятно, по принципу схожести климата. Это важно: в каких условиях пишется книга. Одно дело, если на улице морской ветерок перебирает листья пальм, а по фривею мчится со скоростью восемьдесят миль в час красный кабриолет; и совсем другое - если за окном осеннее ненастье, потом мороз минус тридцать, а потом весеннее ненастье. А теплое время года - так, небольшой проблеск, легкое солнечное недоразумение. Северное лето, как известно, короткое, но зато малоснежное. Хорошо, если оно приходится на выходные.
Серия "Цветы зла" питерского издательства Инапресс уже как-то порадовала нас блестящим романом шведской писательницы Черстин Экман "Происшествия у воды". Роман Йенса Кристиана Грендаля "Безмолвие в октябре" - радость едва ли не бoльшая. Хотя роман как жанр вроде бы умер.
"Безмолвие в октябре", впрочем, и не роман. Это история. Причем история очень простая, рассказывать, в сущности, нечего, разве только вот от первого лица - как Грендаль и делает. Проза такого объема может существовать в конце девяностых только в двух случаях - либо действие выстраивается вокруг интригующего (очень интригующего, иначе ничего не получится) события, как у Мураками, либо если читателю предложить авторский монолог, создающий ощущение абсолютной подлинности, почти дневник. Писатель, пытающийся эксплуатировать другие приемы, сегодня почти наверняка обречен на невнимание аудитории - возьмите хотя бы новый роман Эко.
Даже неудобно пересказывать: от героя уходит жена, с которой он прожил много лет, у них двое детей, мальчик и девочка, мальчик, впрочем, от первого брака. И вот на протяжении четырехсот страниц происходит припоминание и то, что в психотерапии называется проработкой, working through. Огромное количество деталей, странных мелких событий, которые не могут иметь смысла ни для кого, кроме участников. Мелькают действующие лица, нет, даже не персонажи, обрисованные именно так, как это бывает во сне или дневной фантазии. Или в японском рисунке. Рассказ петляет и возвращается к главным сценам, узловым точкам, в которых ничего не происходит, казалось бы, - но только по видимости. От читателя смысл этих сцен запрятан - точно так же, как от нас запрятаны настоящие смыслы происшествий, пересказываемых нам знакомыми и друзьями. Только по навязчивости для рассказчика отдельных деталей мы догадываемся о том, что они имеют, видимо, огромное значение - но роман не снабжен тезаурусом. То ли по жанру не положено, а то ли по рангу - не все же до Хоружего дослужились.
В первой половине романа рассказчик задается вопросом: "Почему я никогда не изменял ей?". Ближе к концу выясняется, что, ах, нет, простите, изменял. Но забыл. А вот сейчас вспомнил. Или решил вам рассказать, думайте, что хотите. При каждом возвращении к уже известному нам эпизоду этой истории проясняются мелкие детали, меняющие картину происходящего почти до неузнаваемости.
То самое ощущение абсолютной подлинности. Внезапно всплывающий при третьем уже описании цвет платья, незначительное изменение освещения - в следующий раз та же сцена предстанет уже в ином свете. А что, если┘ Нет, это невозможно. Отчего же? Все возможно, память обладает целым рядом чудесных свойств, делающих плоды писательской работы такими интересными и неожиданными для внимательного читателя.
Так вот, это очень простая история. Очень странный роман. Роман об интерпретации. Текст, демонстрирующий, какая невероятная осторожность требуется от интерпретатора. И как трудно ее достичь, когда речь идет о любви, потере, лжи, времени и прочих вещах, непосредственно касающихся. О том, как нельзя совмещать этих двоих - рассказчика и толкователя. О том, как они путают друг другу карты и следы - из чего, собственно, и появляется на свет литература.
Йенс Кристиан Грендаль. "Безмолвие в октябре". Очень нежная книга. Очень простая история. Очень странный роман. Очень изящный текст.
Несомненно, лучшее чтение на период с октября по апрель.