Владимир Березин Есть такой олимпийский принцип Кубертена - основателя современного Олимпийского движения. Собственно, есть много олимпийских принципов, но среди них есть и тот, что гласит: "Для того, чтобы страна имела одного олимпийского чемпиона, нужно, чтобы в ней существовало десять спортсменов того же класса, а для этого нужно, чтобы в стране была сотня спортсменов классом пониже, и так этот ряд подходил к ста тысячам физкультурников".
При этом известно стихотворение Давида Самойлова, перечисляющее похожую пирамиду, состоящую только из поэтов.
Давид Самойлов
В это час гений садится писать стихи.
В этот час сто талантов садятся писать стихи.
В этот час тыща профессионалов садятся писать стихи.
В этот час миллион одиноких девиц садятся писать стихи.
В этот час десять миллионов влюбленных юнцов садятся писать стихи.
В результате этого грандиозного мероприятия
Рождается одно стихотворение.
Или гений, зачеркнув написанное, отправляется в гости.
Эти две точки зрения борются до сих пор.
В книге, о которой идет речь, огромное количество физкультурников. Потому что в ней более 750 авторов, пять тысяч стихотворений. У ХХ века есть странная особенность - довольно легко назвать пять поэтов, тяжелее точно определить десятку, а сотня тут же расплывается в тысячу. Но обо всем - по порядку.
Антология эта составлялась три года. Поэты размещаются в ней "исходя из времени художественного самоопределения" по разделам, которых пять. Первый: 1890-1910-е, второй: 1920- 1930-е, третий: 1940-1950-е, четвертый: 1960-1970-е и, наконец, пятый - 1980-1990-е годы.
Внутри разделов, как птицы на жердочках, поэты сидят по годам рождения, снабженные биографической справкой.
Надо сказать, что на любую "общую" поэтическую антологию отбрасывает тень том Ежова-Шамурина, которые как Ломоносов-Лавуазье и Бойль-Мариотт отпечатались во всяком сознании парно.
Антология Ежова и Шамурина отмерила четвертьвековой рубеж. Парадоксально, что она самодостаточна, будто после двадцатых можно было и не писать.
Но - о другом.
Антология - это всегда такой "Список Шиндлера".
Занесенные в его список не то чтобы спасутся, но как бы останутся, будут поименованы в каком-то оставшемся в вечности перечислении.
Обиженных будет много. Обиженных всегда много, как всегда много людей, не попавших в различные списки различных Шиндлеров, - ведь это всегда вопросы жизни и смерти. Составители этого тома, представляя книгу в издательстве, сразу отмели массу претензий сказав: дело сделано, но это не мешает другим сделать лучше. И то, что это мероприятие несет "ограничительное насилие", - мысль с которой трудно не согласится.
Будут и другие недоумевающие. Видимо, смысл их претензий будет сводиться к тому, почему, если есть эти, то почему нет тех.
То есть если есть Юрий Визбор, то почему нет Александра Городницкого. Я сознательно не упоминаю разветвленных списков "СМОГистов" и "лианозовцев". Иначе говоря - если есть десятки поэтов не то что второго, а четвертого ряда, почему нет вот этого и того. "Как не хватишься, никого у вас нет", - как говорил один вполне литературный персонаж.
Третья группа вопросов будет обращена к составителям по поводу репрезентативности для авторов приведенных стихотворений.
Это очень скользкий вопрос, и обсуждаться он будет очень долго, потому что четкого ответа на него человечество не придумало и вряд ли придумает.
Четвертая группа вопросов касается именно биографических справок. Владимира Кострова, одного из главных редакторов, спросили, не стояла ли за этим изданием тень Евтушенко? Он отвечал, что да, стояла, но в антологии Евтушенко некоторым поэтам были даны оскорбительные характеристики. Поэтому, заметил Костров, мы хотели создать книгу, в которой не ругают кого-то, а биографическая информация лишена субъективных оценок.
Вот тут и возникают вопросы - например, почему эти вставки так напоминают листки по учету кадров в Союзе писателей. Стандартная фраза, описывающая поэта второй половины века после дат - это слово "поэт", которое вообще как-то неловко звучит в контексте антологии. "Закончил Литературный институт", что иногда дополняется "служил в рядах Советской армии"...
Служба в рядах Вооруженных сил вообще была следствием всеобщей воинской обязанности, и опосредованно оказывала влияние на персональное поэтическое творчество.
Одна из справок такая: "Башлачев, Александр, рок-поэт, жизнь которого очень рано трагически оборвалась". И все. Кто, куда, чего...
Тут есть иная извинительная информация - составители и издатели сообщили, что издание это будет периодическим, то есть почти ежегодным. Трудно сказать, произойдет ли это, можно этого только желать.
В любом случае всякая антология лучше, чем ее отсутствие, за что всем, кто ее сделал, отдельное и большое спасибо. Спасибо - потому что антология, кроме текстов, есть список. Обсуждение списка уже есть обдумывание истории литературы.
И дальше: такая антология - это подведение итогов столетия. А несмотря на любые юбилейно-цифровые безумства, несмотря на то что литература не поддается разбиению на десятилетия и века, подведение итогов всегда стимулирует мысль. Хотя итоги века подводятся в другом веке.
Ну и главное - вряд ли скоро появится такой же внушительный кирпич текстов.
Но еще одна мысль возникает при фронтальном чтении этого тома - мысль об упадке поэзии.
В движении от первых страниц, от, по выражению Владимира Смирнова "кристаллизованного прошлого", к середине века и девяностым годам, в этом движении от Бунина к Замостьянову (последнее имя антологии), меняется геологический состав слов. Возрастает количество пустой породы, шихты. Может, это те самые физкультурники, о которых шла речь в начале. Или прав Давид Самойлов?
И поневоле задаешься вопросом: а было ли в русской поэзии столько поэтов?
Дарья Гармоненко