Валерий Подорога 1.
Бог изгнал Адама и Еву из рая, когда они узнали тайну человеческого греха. Изгнанные из рая, обнаженные, навсегда уязвимые┘ Обнаженное и открытое, нагое человеческое тело – не одно и то же. В отличие от обнаженного, нагое тело бесстыдно. Тело, которое подвергается разглядыванию, т.е. преследуется желанием Другого, испытывает чувство стыда. История публичности тела – это история социализации стыда. Но в какой степени тело может быть открыто или закрыто для созерцания, восхищения, быть объектом желания? В каждую эпоху общество вырабатывает множество правил использования тела (в том числе и сексуального). Тоталитарные режимы отрицают повседневную, «частную», индивидуальную телесность. Только коллективно-коммунальная. Одежная униформа отменяет разнообразие телесных навыков и опытов (погашенная сексуальность нацистских военных мундиров). Не помню, в каком давнем немецком журнале (то ли «Штерне», то ли «Шпигеле») я столкнулся с весьма любопытной фотографией по времени относящаяся к началу нацистского времени. На скамейке в парке без всяких одежд сидят бабушка, дедушка и внук. Бабушка вяжет, дедушка читает газету, внук занят чем-то своим. Нудистская сцена в спокойном, чисто созерцательном значении. Никакого желания. Это один из способов его ослабления. В это же время начинает формироваться особая фашистская эстетика героического тела. Вспоминается вся эта гитлеровская мегаломания: могучие исполины, воины, лишенные эмоций, страха, - тела абсолютной немецкой мощи заполняют музеи III-его Рейха. Женское теперь не отделимо от мужского, как мухинский «рабочий» от «колхозницы». Без каких-либо гендерных отличий. Тоталитарные режимы запрещают публичное проявление желания. Сталинская эпоха, например, (да и нацистская) в силу необходимости контроля над желанием была нагружена избыточным эмоциальным фоном, который имел явные сексуальные источники. Сексуальный контекст надо понимать предельно широко, включать, например, сюда стыд, который играл огромную роль в управлении семьей (верность в браке). На первом плане – «Мойдодыр» и «дядя Степа» – идеально чистые, «гигиенические» формы отношений между людьми (и там ни смерти, ни секса). А внутри сталинской «империи» все кипит. Что–то подобное мы встречаем в Англии эпохи королевы Виктории. Запреты эротического в пуританском обществе создали в глубинах его мощную сексуальная волну. Эта волна обретала свою «разрядку» прежде всего в необычайной популярности нелегальной проституции, тайных клубах и обществах. Французский философ Мишель Фуко в «Истории сексуальности» показал, что самые богатые эротическими фантазиями книги выходили (подпольно) в Англии именно в пуританскую эпоху. Оскар Уайльд – последняя жертва викторианской эпохи. Он был последним, кого наказали за гомосексуальность. На нем, собственно, эта эпоха и закончилась. Но как только стало можно многое, навязчивые сексуальные образы исчезли.
2.
Пафос сталинской эпохи отчасти обязан сублимированной сексуальной энергии. Откуда еще могла браться энергия для исступленной фанатичной веры, как не из этого источника? Но вот последующие этапы советского общества становились все более неуправляемы. Еще сохранялась видимость нравственного чувства. Однако, чем меньше сексуальная энергия масс востребуется тоталитарной властью, тем больше предоставляется сама себе, тем более становится неуправляемой. А это опасно! Так в хрущевскую оттепель, насколько я помню, неожиданно были резко повышены сроки за «изнасилование». Часто компенсаторными реакциями оказываются разгул и пьянство на курортах, в путешествиях, в бюрократических заведениях, где люди оставались после рабочего дня, чтобы заняться сексом, да и повсюду, где это было возможно. Сотрудники центрального аппарата КПСС уезжали в командировку на «правительственные дачи», там они готовили статьи, речи, важные доклады для коммунистических бонз. Несмотря на жалобы семей партаппаратчиков запирали на этих дачах. Ритм их жизни - это труд, секс, пьянство (кормили их, обслуживали и развлекали официантки самого широкого профиля). За внешней гигиеной и поведенческой нормой, за всем, что казалось выхолащиванием пола, скрывалась самая настоящая буря. Часто от этой энергии избавлялись в организации грандиозных парадов, съездов, всенепременных торжественных заседаниях и концертах. Но этого было недостаточно. Основной способ перекачки энергии масс был прежний: великие мобилизационные проекты. Та же «целина» в хрущевское время – взрыв рождаемости. Великие стройки: Абакан-Тайшет, БАМ и т.п. Тоталитарное общество продолжало жить по логике мобилизационного призыва. Однако как только он перестал быть достаточно эффективным в брежневскую эпоху, сформировалась новая антисексуальная стратегия, которая выразилась в повальном пьянстве и алкоголизме.
3.
С исчезновением прежних запретов и отсутствия обновленных моральных норм происходит демистификация сексуального. Секс и пол, желание можно не скрывать. Характерный пример – фильм «Маленькая Вера». Фильм казался оскорбительно-разоблачительным. Впервые был «показан» сексуальный акт. Но вот что удивительно само зрелище оказалось асексуальным. Кроме любопытства, небольшого «шока» не было ничего похожего на желание. В фильме «Казанова 70» (с Мастрояни в главной роли) хорошо была показана механистичность секса. В этом героическом «сексе» не было ничего таинственного, эротической игры. Великий Казанова (как и Дон Жуан) был скорее сексуальным орудием (мастурбации) для женщин, нежели пылким и неутомимым любовником. Современный театр использует массу запрещенных ранее приемов вплоть до имитации совокупления, обнажение, особенностей физиологического и т.п. Казалось ныне господствует логика бесстыдства. Но это не так, - скорее упадок сил и энергии. В обществе чувствуется острая нехватка желания. Отсутствие желания объясняется тем, что 90-ые годы, на которые пришелся распад прежних отношений – очень тяжелое. Семья никогда не переживала более трудного периода. Ни хлеба, ни денег. Потом появились продукты, но купить их было невозможно, - задерживали зарплату. Такие времена знавало любое общество. Может быть, переживалось не так тяжко. 1993 год - начало потери социальной энергии в постперестроечном обществе.
4.
И театр это замечает. Со сцены, с киноэкрана призывают желание. Но его уже нет. Есть апатия, анемия, асексуальность, отказ тратить энергию, потому что вся энергия по-прежнему уходит на выживание. Шокирующая десакрализация сексуального – от безнадежности. Если вы нас не любите, мы вас будем шокировать, мы вас будем брать с другой стороны. Кто-то из писателей–экзистенциалистов (вероятно, Камю) говорил, что отношение к человеку сразу бы изменилось, если бы кто-то показал пленку, на которую скрытой камерой записано все 24 часа его жизни. Это солидарно с давней идеей стеклянного (прозрачного) дома – дома всеобщей нищеты; он же - социалистический тоталитарный дом, высмеянный еще Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях». Дома совместного (сексуального) общежития, когда никто ничего не должен скрывать. Такова недавняя социальная утопия. Театр часто соотносит свои идеи с утопией идеального, «стеклянного дома».
5.
Сегодня женское тело существует в мире почти автономно от своих извечных обязанностей, оно перестало быть объектом постоянного желания. Это чувствуется по современной моде, которая радикально трансформирует человеческое тело (как женское, так и мужское, если понимать моду значительно шире искусства кутюрье и подиума). Женское тело – по-прежнему демиург мира моды. Мужское тело играет в реальной моде чисто вспомогательную роль, - оно скорее декор, реквизит, символ отношения к женскому. Когда-то одежная мода подавала женщину как объект желания. А сейчас в силу странной логики, женщина воздействует не обещанием наслаждения, она не становится все более и более увлекательным объектом, она существует в явном противоречии с предыдущей историей эротических влечений. Извращенное чувство смещенного желания (и уже не важно, чье оно) выводит на подиум странные фигуры – не тело женское, а некое существо-сооружение, «кожа да кости», которое не соответствуют никакому идеалу женственности. Это не плоть и не тело, а фигура, которая соответствует образу, вырабатываемому технологией новых одежд. Именно новые материалы и технологии одежного кроя оперируют телесным образом, как им придет в голову. И он трансформируется далее. Мода стала странным феноменом. Непонятно, кому она адресована? Ведь так никто не одевается en masse. Какая должна быть грудь, талия, бедра, ноги и т.п.? Раньше эти вопросы были связаны с выделением прежде всего мужского желания. Сейчас тело не является более объектом страсти, становится объектом строительства. Человеческое тело, по крайней мире в масс-медийном пространстве, находится под бдительным контролем, - в состоянии постоянной переделки. Ведь с медицинской точки зрения множество органов могут быть заменены искусственными, а с точки зрения самостроительства: спорт, бодибилдинг, питание, косметические операции, лекарства и т.п. осуществляют сходные функции по «переделке». Европейская статистика утверждает нечто невероятное: миллионы женщин или собираются, или готовятся, или уже перенесли пластические операции. Причем, изменения внешности иногда выглядят настолько значительными, что мы не узнаем известную актрису. Нет заботы о «духовном и нравственном», нет речи и о душе. Ж. Бодрийяр как-то заметил: «Душой человека стало его вновь создаваемое тело»; т.е. душа переместилась на поверхность кожи, ее можно править, трансформировать, «очищать».
6.
Если раньше носителем информации выступали книги, театр и кино, то сейчас правила диктуются все более разрастающимся масс-медийным пространством. И с ними вынуждены считаться и традиционные законы театра. Человеческая жизнь в той мере, в какой она подчиняется масс-медийным ценностям и проектам, становится все более однородной, «сигнальной». Масс-медиа управляет процессами копирования, подражания, трансформации и т.п. Все друг друга копируют; каждый живет жизнью соседа, о собственной ничего не знает, да и не хочет знать. В чем же еще сохраняется некоторый оптимизм воли? Это постоянное, «step by step», сопротивление негативным процессам. В тесной взаимосвязи с сопротивлением в обществе должна нарастать и дифференциация – нравственная, интеллектуальная, конфессиональная, индивидуально-личностная, политическая и т.п. Рано или поздно различия, которые дают повод обществу к развитию во времени, окажутся достаточными, чтобы не позволить масс-медиа управлять массовым общественным сознанием. Уверен в том, что влияние масс-медиа будет ограничено естественным образом. Но случится это не завтра.
