Продолжение.
Начало читайте в «КС», № 1 (4), январь 2007 г.
Кира родилась летом 1891 года. Станиславского дразнили Дарием Гистаспом и называли девочку Кирой Дарьевной. Она была крепкой, с мальчишеским характером, непокорной и той самой алексеевской породы, строптивость и самостийность которой он узнавал в сестрах. А Игорь (род. в 1894) пошел в Лилину: был нежным, мягким и часто болел. А Лилиной было тяжело: на ней были распоряжения по дому, воспитание детей, иногда ≈ спектакли в Обществе, где царила красавица Мария Андреева... Она ревновала мужа, оба были раздражены, а тут еще он все серьезнее подумывал о создании профессионального театра, а значило это только то, что семейные деньги, наследство Киры и Игоря, под угрозой. Лилина чем сильнее переживала, тем чаще болела. Станиславский же еще больше раздражался, не веря в серьезность болезней жены; отношения в семье становились все более и более напряженными.
Как будто спасаясь от нерешенных проблем дома, он все яростней занимался театром. В середине 90-х Станиславский уже видел театр во всей полноте «мельчайших подробностей». Он был готов к тому, чтобы стать профессионалом, да и Гликерия Федотова любила повторять, что он ≈ второй Щепкин. Ей ли, легенде Малого театра и ученице Щепкина, не разбираться в актерах? Федотовой вторила Надежда Медведева, повторяя, что имя Станиславского останется в истории. После спектакля «Ганнеле» в 1896 году то же повторял и Александр Ленский. И вот в самый разгар первой славы и радужных надежд он решил пожертвовать театром во имя семьи.
Казалось, к 1896 году отношения между Станиславским и Лилиной стали непоправимо разрушенными. Оба были раздражены и обижены, на нервной почве у Лилиной болело сердце и развивалось малокровие. Понимая, что он теряет семью, Станиславский решил порвать с театром. Конечно же, в глубине души и Станиславский, и Лилина знали, что из его попытки ничего не выйдет. Вырвать театр из Станиславского было бы так же невозможно, как запретить солнцу появляться на небе. Но он старался, хотя и искал лазейки, и «грешил», выискивая всяческие возможности хотя бы поговорить о театре. Так, он заглянул на огонек к Надежде Медведевой, артистке Малого театра. Та сразу же заговорила о самом наболевшем: не потому ли Лилина часто больна, что ревнует его к театру? Не из-за того ли он подумывает бросить театр, что не видит, как могут сосуществовать театр и семья? Станиславский описывал этот вечер в письме к жене с оттенком назидательности, как будто не понимал, как обидно Лилиной читать о том, что Медведева, а не Лилина понимает его состояние «артиста и мужа». Он настаивал, что «любовь к женщине ≈ одно, а любовь к театру ≈ другое. Совсем два разных чувства, одно не уничтожает другое». Хотя в другом письме он признался, что за каждодневными заботами, «имея тебя под рукой, я, неблагодарный, меняю тебя на театр, а в разлуке не могу думать даже о театре». Значит, не так уж она неправа, ставя ему ультиматум: «или-или»?
В их отношениях, как и во всяком супружестве, существовал дух борьбы. Ее борьба ≈ за его интерес к ней и принадлежность семье: Лилиной хотелось, чтобы он любил ее не воображаемой Принцессой Грез, а такой, какая она есть. Он же ее как будто не замечал: так Николай Ростов, объясняя княжне Марье свою любовь к ней, говорил, что да, не замечает, как не думает о своем пальце, пока тот не болит. Лилина в молодости обижалась, что для Станиславского всегда был кто-то или что-то важнее, чем она. Потом она привыкла. К тому же муж совсем не умел выражать свою любовь, он не был ласков.
У Станиславского тоже то и дело возникали претензии к жене: она охлаждала его неинтересными разговорами о хозяйстве и тогда становилась «узкой и мелочной». А вообще, рассуждал он, надо общими усилиями создать идеальную семейную жизнь, «вызвать друг в друге потребность ежедневно обмениваться мыслями. Только при этой потребности явится ласка и остальные выражения любви». Он с упорством алхимика пытался найти пути, которые могли бы привести к открытию законов неизменного творческого горения, будь то семья или театр. Станиславский думал в своем роде о системе, которая создала бы perpetum mobile в любви и помогала бы поддерживать «тепленький огонек» интереса друг к другу. В жизни он часто размышлял о своей русско-французской крови ≈ а не от французов ли, спросим себя, известных всему миру своей рациональностью, его страсть к систематизированию? Станиславский мечтал выстроить «земной рай», в котором можно будет отрешиться «от всяких рутин и нелепых традиций». Вот его рецепты: когда надоедают ежедневные укладывания спать, убегать в комнату для гостей, чтобы там провести время в одиночестве и соскучиться по жене; когда наступают минуты охлаждения, уезжать вдвоем в другой город, кататься на лодке и целоваться... Но семейной системы ему все-таки создать не удалось.
Станиславский знал, что он гений, что его нужно беречь и с ним необходимо правильное обхождение. Он все время учил Лилину, как ей себя с ним вести: он просил жалеть его и относиться к нему нежно, как к ребенку. Он мучительно переносил критику жены. На ее прозорливое замечание о том, что он все преувеличивал в жизни, как будто все еще продолжая «играть правду» на сцене, Станиславский ужасно обиделся. Он ей ответил, что она с ним разговаривает, как старшая сестра или сердитая гувернантка, и тем самым охлаждает его любовь. Он писал: «Полюби же и ты меня, уткнувшегося в роль... Любуйся мной, как ты любовалась Киринькой, со всей детской страстью играющей в куклы. Не мешай моей игре и, когда она кончится, скажи, что ты поняла мое настроение и не мешала ему потому, что любила меня в эту минуту, любила как ребенка, как артиста. О! Как я тебя буду благодарить и обожать, когда сознание вернется ко мне. Я тебя удушу за эти минуты... со страстью трагика, с нежностью любовника...» Лилиной бы вполне хватило обыкновенной человеческой благодарности, а не сумасшедшей страсти Отелло.
Тот семейный рай, о котором Станиславский мечтал, наивен, многословен и... литературен. Он немного похож на мечты о семье Ильи Ильича Обломова. Там, в своем уголке, они спрячутся от хлопот и суеты. В уютном мирке Станиславского супруги не бранят друг друга; «мы с поцелуями выпрашиваем друг у друга раскаяния и обещания не повторять ошибок». В 1896 году, пытаясь порвать с театром и тем самым «заштопать дыру» в отношениях с женой, он искал новое поле деятельности. Станиславский убеждал себя и ее, что отныне вся его энергия и все его мысли будут направлены только на нее... А Лилина сетовала на приторность его писем. А тут его и теща «развлекла»: подумаешь, мол, бросить театр, какие пустяки! Станиславский с раздражением писал жене, что он хочет, чтобы его отречение от театра было воспринято как великая жертва.
Но отречения не произошло. Лилина с детьми была в Харькове, у брата Станиславского. Он к ним съездил, истосковавшись по жене и не находя утешения в театре. Но как только их отношения были налажены, Станиславский занялся театром с удвоенной энергией. Вскоре придет письмо от Немировича-Данченко, и он начнет дело своей жизни ≈ Московский Художественный театр. У Лилиной не было выбора. Если она хотела сохранить мужа и семью, она должна была всюду следовать за ним и дать ему полную волю. Она поняла, что, хотя у мужа задатки невиданного духовного роста, он не меняется как человек. Не парадокс ли?
По разумению посторонних, у нее было все, о чем по старинке мечтают многие женщины: достаток, преуспевающий красавец муж, двое детей, любимая работа, все... кроме личного счастья, к которому впоследствии она ненадолго прикоснулась с помощью Качалова.
На первой встрече труппы Художественного театра на Лилину обратила внимание Ольга Книппер (впоследствии женщины станут закадычными подругами). В те годы ведь и самые близкие друзья на «ты» иногда не переходили: в конце жизни, в 1943 году, Лилина любовно называла Книппер Олечкой, но на «Вы». Тогда же, в 1897 году, Книппер, казалось бы, одна и разглядела Лилину, т.е. посмотрела на нее как будто бы глазами Станиславского. Книппер подметила необыкновенное артистическое любопытство Лилиной и искристую доброжелательность, свойственную, увы, немногим актерам.
Именно в театре и выяснилось, что Лилина была истинной женой Станиславского, «без страха и упрека». Впоследствии Орел, как Станиславского называли, вступился за честь жены: ее сняли с роли Элины («У Врат Царства»), и он, требуя восстановления справедливости, напомнил всем о тех бесконечных услугах, которые Лилина оказывала театру. Она и вышивала, и шила, и выручала костюмами, и деликатно приходила на подмогу┘ Об ее знаменитом сундуке ходили легенды ≈ именно из него «выходили» разные костюмы для репетиций и капустников. Преданная Станиславскому во всем, она доверчиво шла за ним и мужественно терпела оскорбления на репетициях, никогда не отвечая «на публике», но и не спуская ему. Как мы помним, с теми, кого Станиславский любил, он не церемонился.
Но мало кто помнит, что Лилина была выдающейся актрисой. По мнению Василия Качалова, она могла бы войти в анналы истории как лучшая актриса театра, а не вошла только потому, что таковой себя не считала. Она осознанно была второй при великом «первом». А кроме того, она часто болела┘
Николай Эфрос считал, что именно Маша Лилиной в первой «Чайке» МХТ решила судьбу спектакля. До тех пор, пока эта некрасивая, чавкающая и шумно вдыхающая табак деревенская девушка не разрыдалась на груди у Дорна, знаменитый критик не был уверен в эстетической новизне спектакля. Именно Маша, с дурными манерами и в «шершавом» платье, которая тоже любила и страдала, стала тем самым «чеховским элементом» одиночества, неприкаянности и невозможности счастья. После «Чайки» Лилина стала главной актерской новостью сезона. Удивился даже сам драматург; по словам Лилиной, которую Чехов благодарил письмом, он считал роль Маши чуть ли не проходной.
Лилина всегда точно знала, что она хочет от театра и от жизни. Мягкая и скромная, она умела быть очень твердой. Так, когда Станиславский, потрясенный пьесой Гауптмана «Одинокие» и схожестью их семейных проблем с темой пьесы, предложил ей роль Катэ, забытой жены Йоханнеса, артистка предпочла Соню в «Дяде Ване». Лилина неохотно играла «исповедальные роли» и гордилась своими характерными созданиями. Соня же, сыгранная в дуэте с Астровым≈Станиславским, стала еще одним маленьким шедевром Лилиной, как и ее сказочная Снегурочка. Хотя именно во время работы над «Снегурочкой» Лилина восстала против тогдашней манеры Станиславского работать с актерами, и в частности с ней. Она не хотела слепо следовать его собственным показам, а хотела пробовать и выдумывать сама. Так, она сыграла свои знаменитые характерные роли ≈ очаровательной пошлячки Наташи в «Трех сестрах», и Лизы Бенш в «Микаэле Крамере» Гауптмана.
Ольга Радищева (в своей трилогии о театральных отношениях Станиславского и Немировича-Данченко) с необыкновенной убедительностью и объективностью продемонстрировала, как тяжела была Станиславскому его «шапка Мономаха». Радищева говорит: «Он писал в ответ, что театр потребовал от него спрятать «свое личное я», приспосабливаться к чужим самолюбиям, терпеть убытки, и главное ≈ играть и ставить, что нужно, а не то, что хочется». К драмам в театре присоединялись и личные невзгоды. Лилина психологически не выдерживала нагрузок. Жизнь со Станиславским, ведение дома, дети и работа в театре были слишком тяжелы для нее. На актрису стал нападать страх во время спектаклей, с которым она не могла совладать и который не поддавался волевым усилиям. Советы «взять себя в руки», как и попытки больного справиться с паниками самому, только ухудшают его состояние, что известно современной психиатрии. Лилина не делала тайны из своего состояния. Она лечилась бромом, что остроумно описывала в письме к Чехову. Ей нужен был покой, терпение окружающих и ласка. Ее муж все понимал, но по натуре был нетерпелив и очень вынослив физически. Кроме того, его приводила в недоумение изменчивость ее психологических состояний ≈ вот ведь, бывали дни, когда она и выглядела так хорошо, как будто и вовсе не больна┘ Все ее роли репетировались со вторым составом. Лилиной помогала Книппер. После репетиции Ольга Леонардовна привозила ее к себе, кормила обедом, укладывала спать, a потом везла на спектакль. И боязнь проходила┘
Так текла жизнь Станиславских в Художественном театре ≈ столь далекая и от парадности, которую ей иногда пытаются придать, и от опошления, и столь верная этическим и эстетическим основам дворянского и купеческого круга, из которого они вышли.
Окончание следует.
Мария Петровна Лилина
К.С. Станиславский
М.П. Лилина
А.А. Сулержицкий
И.К. Станиславский
1912 г.
К.С. Станиславский
М. П. Лилина
К.Р. Фальк
Ницца, 1934 г.
Валерий Мастеров 
