Пол Кругман
CHAVEZ; HONDURAS/CARTOONARTS INTERNATIONAL/THE NEW YORK TIMES SYNDICATE
Когда я был молодым экономистом и пытался начать карьеру, я жил (или думал, что живу) в мире, где идеи и те, кто их отстаивал, встречались в относительно открытом интеллектуальном поединке. Разумеется, были люди, цеплявшиеся за свои предрассудки, и, конечно, стиль иногда превалировал над сутью. Но я верил, что в целом более удачные идеи побеждают: если ваша модель торговых потоков или колебаний обменного курса больше соответствовала реальным показателям или отвечала на вопросы, на которые другие модели не могли, то можно было ожидать, что многие (если не большинство) исследователи станут использовать именно ее.
Это по-прежнему так в большинстве случаев. Но в областях, которые имеют особое значение для ситуации в стране, все совсем по-другому. Люди, которые в 2009 году объявили, что кейнсианство – чушь, а монетарная экспансия неизбежно вызовет галопирующую инфляцию, все еще говорят это, хотя в течение шести лет инфляция была незначительной, и есть неопровержимые доказательства того, что урезание расходов влияет на экономики именно так, как предсказывали кейнсианцы.
И мы говорим не только обо всяких чудаках, а об основателях таких респектабельных организаций, как Shadow Open Market Committee, и нобелевских лауреатах.
Очевидно, подобная ситуация не только в экономической науке. Так везде – от изменения климата и эволюции до исторических книг, сочиненных Биллом О’Рейли. Но это само по себе говорит о многом: академическая экономика, которая все еще притворяется, что она остается ареной для открытых интеллектуальных дискуссий, похоже, серьезно страдает от политизации.
Так что же следует делать мне и тем экономистам, которые мыслят схожим образом?
Я вижу три варианта.
1. Можно продолжать писать и говорить, как если бы у нас все еще был настоящий диалог интеллектуалов, надеясь, что вежливость и настойчивость превратят притворство в реальность. Проблема с этой стратегией заключается в том, что в итоге может получиться так, что вы будете повышать авторитет работ, которые не заслуживают уважения. Кроме того, есть опасность, что вы собьетесь с верного курса в ваших исследованиях, потому что будете пытаться найти взаимопонимание там, где его не может быть.
2. Можно указывать на ошибки, но вежливо и без лишнего шума. Вы сможете быть честным и даже принести пользу тем, кто прочитает ваши публикации. Однако никто не станет этого делать.
3. Наконец, можно указывать на ошибки так, чтобы привлечь внимание читателей – с насмешками там, где это уместно, с саркастическими комментариями, называя имена. Тогда вас прочитают. Это также обеспечит вам некоторое количество преданных поклонников и кучу врагов. Однако одного добиться точно не удастся – повлиять на умы, которые закрыты.
Есть ли еще причины, по которым я выбираю пункт три, помимо желания рассказать правду и в процессе немного повеселиться? Да, потому что дело не в том, чтобы доказать Рику Сантелли с CNBC или экономисту Алану Мелцеру, что они ошибаются, ведь это невозможно. Вместо этого я стремлюсь не допустить, чтобы другие не воспринимали всерьез ложные теории. Последователей культа инфляции невозможно поколебать в вере, но иногда можно повлиять на репортеров и редакторов, которые любят порассуждать о разных взглядах на форму нашей планеты, и продемонстрировать им, что они дают слово шарлатанам. А это, в свою очередь, может постепенно изменить параметры дискуссии.
История с культом инфляции – лучший пример. Да, СМИ еще относятся к обеим сторонам как к равным, однако они уже не столь рьяно следуют этому принципу. Если Пол Зингер (рассказывавший о гиперинфляции в элитном районе Хэмптонс) жалуется на «кругманизацию» СМИ, имеющих наглость указывать на то, что инфляция, которую предсказывал он и его дружки, так и не случилась, значит, мы движемся в правильном направлении.
КОММЕНТАРИИ ЧИТАТЕЛЕЙ С САЙТА NYTIMES.COM
Мы угодили в порочный круг
Г-н Кругман, вы правы насчет важности проблемы закрытых умов. Это даже может быть самая важная проблема, с которой мы сталкиваемся.
Однако я считаю, что ваш ответ неправильный, потому что люди склонны не доверять информации, которая исходит от тех, кого они считают врагами. Например, если кто-то, кого я считаю ужасным, сообщит мне неопровержимый факт, я с гораздо меньшей вероятностью приму его. Если именно это и происходит, то мы оказались заперты в порочном круге раскола и провальной политики. И чтобы выбраться из него, нужно убедить людей, что парни с фактами (вы, например) не являются бесчестными аппаратчиками, цель которых – исказить правду ради достижения гнусных политических целей.
Нам нужно прийти к тому, чтобы люди, которые не согласны с вами, говорили: «Пол Кругман – умный человек, и, хотя я не во всем с ним согласен, он ведет спор честно». Я считаю, что ваш язвительный комментарий лишь укрепляет порочный круг.
– Alex S., Нью-Йорк
Консервативные пропагандисты, работающие в аналитических центрах, получают хорошее финансирование, и они никогда не откажутся от своей веры, что США следует превратить в страну для безмерно богатых и что безмерно богатые должны обладать политическим влиянием пропорционально своему богатству. Они не видят в этом ничего странного. Это пугающее предложение.
– Bill, Нью-Йорк
Вопрос «ложного баланса» при освещении – это серьезная проблема. Мы сталкиваемся с этим в случае с вакцинами. По мере распространения кори в США и Канаде, преимущественно среди непривитых детей, многие журналисты, похоже, поняли, что это контрпродуктивно и интеллектуально бесчестно придавать значение мнению людей, которые верят, что Земля плоская, а вакцины опасны.
– Franсois Boucher, Канада
