Пол Кругман
ФОТО DOUG MILLS/THE NEW YORK TIMES
Адмирал Майк Маллен, тогдашний председатель ОКНШ выступает в Вирджинии в 2011 году.
Однако меня поразила вступительная фраза в их публицистической статье, опубликованной недавно в газете New York Times: «Два года назад адмирал Майк Маллен, возглавлявший в то время Объединенный комитет начальников штабов, заявил, что госдолг, а не какое-то враждебное государство или террористическая группа, является «крупнейшей отдельно взятой угрозой нашей национальной безопасности».
Ну а я не согласен. Я считаю крупнейшей отдельно взятой угрозой нашей национальной безопасности китайские подводные лодки.
Что ж, вы можете спросить, много ли я понимаю в военно-морской стратегии. Отвечу: не имею об этом ни малейшего представления. (И впрямь я не знаю, насколько велика угроза, исходящая от китайских субмарин.) Но послушайте, я известный человек с фантастическими данными. На основании этого меня можно считать экспертом по чему угодно, а мои суждения нельзя ставить под вопрос. Не так ли?
Даже в лучшие времена ссылаться на авторитет (данный формальный термин используется для обозначения такого рода логических заблуждений) – в общем и целом плохая идея. Особенно плохо, когда у соответствующего авторитетного человека нет общепризнанного экспертного опыта в обсуждаемой области. И очень-очень плохо апеллировать к авторитету во времена, подобные нынешним, когда авторитетные фигуры – Очень серьезные люди – совершают очевидные катастрофические ошибки на каждом шагу. Известно, что адмирал Маллен любит общаться с Эрскином Боулсом и Аланом Симпсоном – бывшими сопредседателями национальной комиссии по финансовой ответственности и реформе. Примерно два с половиной года назад они прогнозировали, что через пару лет разразится острый финансовый кризис.
Ну а теперь вернемся к тем самым
подлодкам…
Неприемлемые предрассудки
Джон Холбо, профессор философии в Национальном университете Сингапура, в недавнем сообщении в блоге задался очень хорошим вопросом под впечатлением от прочитанной в самолете журнальной статьи о Мартине Лютере Кинге. Как случилось, что публичное выражение расизма перестало считаться приемлемым?
Заметьте, он не спрашивает, почему расизм – это неправильно или в чем польза от того, что люди не осмеливаются выступать с открыто расистскими заявлениями. Он также не отрицает, что де-факто вокруг по-прежнему можно часто встретить проявления расизма, и достаточно часто неприкрытый расизм встречается за закрытыми дверями. Но в открытом общественном дискурсе очевидно расистские выступления считаются абсолютным табу.
Мы пришли к этому не сразу, но это случилось быстро. Из моих личных воспоминаний: я рос в Лонг-Айленде в 1960-х, и в то время перед многими домами животноводов (многоуровневыми ранчо!) стояли маленькие статуи кучеров. Мне запомнилось, что по крайней мере однажды, летом (возможно, в 1965-м?) все неожиданно перекрасили лица своим кучерам: они вдруг стали белыми. Стало понятно: притворяться, что ты живешь в довоенной Таре, неправильно.
Холбо так и оставил вопрос открытым, не дав на него явного ответа, нет этого ответа и у меня. Я бы только отметил, что сейчас мы переживаем нечто подобное в отношении гомофобии. Опять-таки не совсем понятно, почему так происходит.
Давайте скажем откровенно: в таких переменах немало конформизма и лицемерия, но тем не менее они идут на пользу. Да, если вы помните движение за гражданские права и настоящего Мартина Лютера Кинга и видите, как его превозносят в авиажурналах как милого и всеми обожаемого человека, то несколько насторожитесь. Но лицемерие – это дань, которую порок платит добродетели и все такое; каждый раз, когда мерзкий предрассудок превращается в социально неприемлемый, наше общество становится немного лучше.
КОММЕНТАРИИ ЧИТАТЕЛЕЙ С САЙТА NYTIMES.COM
Нужно сосредоточиться на реальных угрозах
Самая крупная отдельно взятая угроза национальной безопасности – это пропагандистская машина правого лагеря, которая продолжает накачивать дезинформацией и ошибочными прогнозами почти по всем направлениям, в половину из которых консерваторы действительно верят. Не нужно быть известным человеком, авторитетом или даже очень серьезным человеком, чтобы это понять.
– Р., Колорадо
Статья Хаббарда и Кейна – один из самых худших образцов публицистики, нагнетающих страх по поводу госдолга, которые попадались мне в последнее время. И это о чем-то говорит.
– М., Нью-Йорк
Мне тоже бросились в глаза слова адмирала Маллена в той статье. Если такой комментарий – лучшее, что смогли найти эти люди, то это показатель слабости их позиции. Кроме того, мне представляется логичным вывод из их аргументации, что надо повысить налоги.
Мы снижали налоги, чтобы заставить власти сократить госрасходы, но запросы правительства не уменьшились. Давайте снова повысим налоги и уменьшим дефицит, из-за которого они так беспокоятся.
– Е., Флорида
Не следует ли считать это очередным шагом в естественной иерархии риторики? Если не можешь апеллировать к доказательствам, взывай к разуму: если и это не работает, можешь попробовать сослаться на авторитет.
– Z.L.N., Массачусетс
Для очень большой части населения расизм стал ассоциироваться с невежеством. В примере, который вы привели, тщеславие работало на общее благо.
– B.I., Иллинойс
Я всегда считал «крупнейшей отдельно взятой угрозой» национальной безопасности креационизм и иные экстремистские воззрения правых, которые подрывают инициативу на большинстве направлений, включая необходимость действовать в сфере изменения климата.
– Gerry O'Brien, Канада
Американский дефицит – психологическое бремя, которое давит на умы людей, а не реальная угроза нацбезопасности или угроза американской экономике. Республиканцы играют на психике людей, и они не проигрывают в этой игре. В Китае у комиков стало модным высмеивать американцев, поскольку мы задолжали китайцам триллионы. Один из их самых любимых сюжетов – поддержка Китаем пенсионной системы в США, и не важно, правда это или нет. Важно, что шутки вызывают смех и придают уверенности китайскому народу. Но, когда мы говорим, что США должны Китаю триллионы, мы чувствуем себя расстроенными и поверженными.
– Wendy, штат Вашингтон
Мне уже за 80, и как человек, на которого влияли ровесники, я бы солгал, сказав, что не имею предрассудков. Ведь они у меня есть. Но больше полувека назад я решил никогда не позволять предрассудкам определять мои поступки. И этого не случалось. Я молюсь, чтобы так было и дальше. – J., Канада
