Озеро женской субстанции

Евгений Головин обходился с учениками по-дзенски...
Фото с сайта www.arthania.ru

О философе, поэте и переводчике Евгении Головине, умершем после тяжелой болезни 29 октября в возрасте 73 лет, написали уже почти все его ученики и почитатели. Хочу проститья и я, как слушатель его публичных лекций и внимательный читатель его книг (но, пожалуй, больше знающий о Головине заочно, по рассказам Юрия Мамлеева).

Первое, что бросалось в глаза на нечастых лекциях и публичных выступлениях Головина, – благоговейное отношение к нему присутствующих, многие из которых мечтали бы сделаться его учениками. Думаю, большинство (включая меня) удерживало лишь то, что первое условие ученичества у мыслителей такого масштаба, как Головин, – это отказ от всех ранее усвоенных идей (в соответствии с притчей о полном стакане). От случайных учеников Головин отделывался по-дзенски, как поведал его ученик Олег Фомин («Вечный послеполуденный сон фавна», www.arthania.ru) с многозначительной оговоркой: «Многие мечтали быть его (Головина. – М.Б.) учениками или считали себя таковыми. Например, я. Не уверен, что сам Женя был того же мнения».

Если отбросить пролившуюся на Головина брань, как на проводника в андеграунде ультраправых мыслителей и идей, то в отношении него существует две группы мнений. Согласно первой, он великий посвященный, самоуглубленный философ-традиционалист, алхимик, язычник-мистагог, мудрец с выходками, как у Ходжи Насреддина.

Согласно второй, Головин – поэт с романтически-эзотерическим уклоном, алчностью к тайне и необузданным воображением. А воображение, по Головину, есть «материя чрезвычайно хищная, пористая, впитывающая все – сны, случайные разговоры, теории, мнения – и, подобно некоторым видам тропической паутины, пожирающая своего изготовителя». Мне ближе вторая точка зрения.

Можно обнаружить, что мировоззрение Головина почти целиком сводится к идеям трубадуров, немецких романтиков, французских символистов и поэтов Серебряного века. Вслушайтесь: «Аналитическое познание, основанное на фиксации и равнодольности, суть синоним смерти. Подобное познание конструирует общие модели, разделяя природу на мертвое и «пока еще живое». Уже лет триста модель человека функционирует в модели Вселенной, причем ученые обещают гибель и этого псевдобытия, прогнозируя космические и техногенные катастрофы» (эссе «Медуза Cianea Floris»). А для того чтобы развивать подобные идеи, не нужно читать Генона или Эволу.

Конечно, без интеллектуальных эксцентриад не обходилось, но это скорее следствие присущего всем мистическим поэтам «удовольствия мыслить иначе», самоценная игра. Отсюда, например, вера в растительную магию или в то, что дикий чеснок устраняет действие магнита.

Сегодня многие самозваные традиционалисты возводят свою духовную «генеалогию» к Южинскому кружку. Но ни у кого из участников Южинского кружка посвящения не было. Как свидетельствует тот же Фомин:

«Однажды (Юрий. – М.Б.) Стефанов поинтересовался у Жени: «Г...говорят, Женечка, ты тут посвящать стал налево и направо. Т...тебя-то самого к...кто посвятил?» Женя запрокинул голову и, щелкнув себя двумя пальцами по горлу, иронично прошелестел: «Бутылка Бак-Бук»...»

Складывается впечатление, что «посвящения», щедро раздаваемые Головиным, – это очередные шуточки в духе Ходжи Насреддина. А современный традиционализм (в версии двух учеников Головина – Гейдара Джемаля и Александра Дугина) – разновидность того самого постмодернизма, которому пытается себя противопоставить. Разве невероятно, что постмодернизм, как «большой стиль», состоит из взаимоисключающих только на словах, а в действительности подпитывающих друг друга псевдоальтернатив?

Особенно часто Евгений Головин в своих лекциях и статьях цитировал один и тот же фрагмент из романа Новалиса «Генрих фон Офтердинген» (причем переводил его каждый по-разному). В таинственной пещере Генрих видит каменный водоем: «┘оттенки расплавленного золота блуждали в таинственном безмолвии пещеры. Радужные колориты воды. Насыщенные прохладной влагой стены источали голубое мерцание. Генрих опустил руку в воду, смочил губы – несказанная свежесть пронизала тело, потом разделся и поплыл. Пламена закатных облаков, неслыханные мысли, невиданные образы прошли через него, волны, словно женские груди, нежно прогибались под ладонью. Растворенная женская субстанция».

Надеюсь, Головин удостоился озера женской субстанции и смыл все горькие воспоминания┘