Игорь Яркевич  |
| ...А Льва Толстого принимать
за Бабу-ягу. Илья Репин. Лев Николаевич Толстой босой. 1891. ГТГ |
Россия исчезнет. От русских отвернутся как от маргиналов. Русские не смогут все время быть против всего мира. Русские не выдержат. Русские устанут. Русская бюрократия запутается в коррупции, а социум так и не проснется. Закат русской цивилизации уже близок. Русская экономика не выдержит санкций. Человечество перейдет к альтернативной энергетике, и русские будут продавать нефть и газ только внутри России. А больше у русских ничего нет. В России к власти придут православные сталинисты, которые запретят аборты, отменят выборы, закроют границы, отменят доллар и вообще отменят все. Но это будет ненадолго. Русские уже не смогут сохранить армию, и русские границы треснут. С востока придут китайцы, с юга – исламисты, с запада – европейцы, с севера – белые медведи, из земли выползут зараженные ядерными отходами черви, из рек выйдут на сушу рыбы-мутанты, с неба спустятся хищные воробьи, которые и разделят Россию.
Россию попытаются спасти американцы, но русские так не любят американцев, что русские решат: лучше оказаться в плену у исламистов и белых медведей, чем позволить американцам себя спасти и потом навсегда быть в долгу у американцев за свое спасение.
Россию забудут. От русских почти ничего не останется. От русских останется совсем немного – сломанный ядерный реактор, не долетевшая до цели ракета «Булава», бюст Ленина, автограф президента на портрете Ивана Грозного, «Черный квадрат» Малевича, сериал по «Войне и миру» на Би-би-си, кирзовый сапог, бутылка паленой водки, зачерствелый кусок черного хлеба и русская народная песня «Шумел камыш» на китайском языке.
Еще останется так и не понятая миром русская пассионарность – частушка про девок и попа и слоган «Крым наш!».
Россия сожмется и сузится. Россия станет почти незаметной. О России забудут даже русофобы. Европейцы, китайцы и исламисты растворят в себе Россию. Рыбы-мутанты съедят памятники имперской славы, а хищные воробьи склюют все, что не успеют съесть рыбы-мутанты. Белые медведи будут драться с огромными червями, которые вырастут на ядерных отходах, на опустевших русских просторах за сферы влияния. Россия исчезнет.
Духовные скрепы уже не будут охранять Россию, а русские ангелы уже не смогут России помочь. Русское небо уйдет за горизонт. Русский горизонт уйдет под землю. Русский свет погаснет. Русский воздух останется без кислорода. Русское солнце потухнет и никогда уже не взойдет. Русская луна исчезнет с ночного неба. Русский цветок завянет. Русские недра опустеют. Русский родник иссякнет. Русский снег никогда не выпадет. Русскую еду больше не будут есть, а русские напитки пить, потому что это напомнит о русских, а о русских никто вспоминать не захочет. Русская почва больше не даст урожая. Русский аудиоряд кинофильма жизни станет одним нечленораздельным звуком, а русский видеоряд – одним непонятным кадром с размытым изображением. Костер русского языка потухнет. Русский язык станет мертвым языком, а русские слова исчезнут из мирового лексикона. Русские стихи больше не будут читать вслух, потому что перестанут понимать заложенный в них смысл. А русские стихи можно читать только вслух. В книгах их читать невозможно. Русскую прозу тоже не будут читать, потому что и ее смысл тоже перестанут понимать. Русские смешаются, как древние греки, в одну кучу, и русских будут путать друг с другом. Про Владимира Крестителя будут говорить, что он написал «Бедных людей», а про Достоевского – что он крестил Россию. Змея Горыныча будут принимать за автора «Войны и мира», а Льва Толстого – за Бабу-ягу. Анну Каренину будут путать с рекой Волгой: Анна Каренина текла, а Волга бросилась под паровоз. Каштанку – с Настасьей Филипповной: Настасья Филипповна работала в цирке, а Каштанка бросила деньги в огонь. Князя Мышкина – с Гагариным; князь Мышкин первым полетел в космос, а Гагарин был идиотом. Муму с Санкт-Петербургом: Санкт-Петербург утопил в Неве по приказу Ленина злой мужик, а Муму два века была столицей России.
И никто эту путаницу имен и топонимов не заметит, поскольку русские имена и топонимы уже все забудут.
Но Россия исчезнет не сразу.
На некоторое время Россия снова воспрянет.
Возрождение России начнется с русской тоски.
Европейцы, исламисты и китайцы будут строить дороги и помогать местному населению решать вечные проблемы русской жизни. Но их хватит ненадолго. Скоро они остановятся. Они почувствуют жуткую русскую тоску. Что все бесполезно. Все напрасно. Россию не переделать. Они станут, как и русские, много пить и, как и русские, вести долгие тяжелые разговоры непонятно о чем.
Поэтому Россия возникнет снова. Теперь уже как эхо тяжелого, долгого и бесконечного, как Вселенная, русского разговора о России и о жизни, который, как Вселенная, никогда не начинался и никогда не закончится. Который, как и Вселенная, был всегда. Там все переплелось и запуталось. Там черные дыры русской души и погасший свет русских кумиров. Там Пушкин говорит Достоевскому, что человек – это звучит гордо, но только не такой человек, как Достоевский, и что Достоевский сам должен это знать. Там Настасья Филипповна упрекает Сталина, что он ничего не понимает в женском оргазме, потому что он обычная мужская скотина, а Сталин отвечает, что она дура и лучше него природу женского оргазма не знает никто. Там Муму лает на Ивана Грозного, а Иван Грозный лает на Каштанку. Там Холстомер бьет копытом Льва Толстого за то, что Лев Толстой его кастрировал, а Лев Толстой объясняет князю Мышкину, как надо жить просто и честно, и что князь Мышкин напрасно думает, что он живет просто и честно, а на самом деле он приносит людям одни только несчастья, а если бы он жил просто и честно, он бы несчастья людям не приносил. Там Чайковский объясняет Горбачеву, как можно было сохранить Советский Союз. Там Чехов говорит Тарковскому, что кино не должно быть таким долгим и многозначительным, как снимал кино Тарковский. Там Сонечка Мармеладова спорит с Анной Карениной о том, как надо играть русский рок, чтобы он вышел на мировую сцену. Там Петр Первый спорит со Станиславским, как надо правильно ставить «Чайку» Чехова, чтобы это была комедия, как ее написал Чехов, а не трагедия, как ее поставил Станиславский. Там Раскольников спорит с Лермонтовым, что гомосексуализм и православие не противоречат друг другу, а Лермонтов говорит, что они несовместимы – или православие, или гомосексуализм. Там Татьяна Ларина и Марина Цветаева спорят о гендерном неравенстве в русской деревне. Татьяна Ларина доказывает Марине Цветаевой, что в русской деревне все должен решать мужик, а Марина Цветаева доказывает, что и баба тоже, а Татьяна Ларина дура, и ничего не понимает в гендерных вопросах, и это для нее слишком сложно, а Татьяна Ларина отвечает, что, может, и дура, но в гендерных вопросах понимает лучше Марины Цветаевой. Там Пастернак злится на Мандельштама, что Мандельштам не понимает, что России нужна сильная рука, а Мандельштаму неясно, как это не понимает Пастернак, что России нужна прежде всего сильная экономика, а только потом уже сильная рука. Там Рогожин твердит Алле Пугачевой, что России нужно смотреть не в сторону Китая, а в сторону Японии, потому что китайцев очень много, и если Россия будет смотреть в сторону Китая, то Китай съест Россию, а японцев все-таки меньше, поэтому надо отдать японцам Курилы и смотреть уже только в их сторону, а Алла Пугачева отвечает Рогожину, что Рогожин – дурак и не понимает, в какую сторону надо смотреть России.
Но дальше возрождения не будет. Европейцы, китайцы, исламисты, рыбы-мутанты, хищные воробьи и белые медведи разделят Россию. Все остановится на эхе.
Но еще от России останется не только эхо. От России останется еще мираж – суриковская боярыня Морозова будет крестить двоеперстием мишек Шишкина из соснового леса.
Россию может спасти только сама Россия. Но Россию уже не спасет даже она.
Россия станет эхом и миражом.
Еще Россия станет странником. Иногда по улицам европейских городов будет ходить мужчина, одетый в странную одежду: в кокошнике, телогрейке и косоворотке. Он то идет быстрым шагом, то неподвижно стоит на одном месте и часами смотрит в одну точку. Он то бросается на прохожих непонятно с какой целью, то отворачивается от них как от низшей расы, с которой ему не о чем и незачем говорить. В руках у него будут уцелевшие символы России – матрешка, красное знамя и самовар. Он будет читать русские стихи о том, как его не понять умом и не измерить общей линейкой. Он будет петь русскую песню про то, как воют две гитары. Он то что-то бурчит про себя, то вдруг кричит «Даешь!», потом «На Берлин!», потом «Поехали!» и покажет рукой на небо. Потом станет читать русскую прозу, как какую-то Наташу привезли первый раз на бал. Потом станет разыгрывать в лицах какую-то пьесу про то, как в какой-то город приехал мужчина, которого приняли не за того, кем он был, а за того, кем он не был, и всех испугал.
Дети и собаки от него убегают. Наркоманы, проститутки и уличные музыканты не решаются к нему подойти, чтобы дать ему немного денег и подергать за самовар. Его будут принимать за городского сумасшедшего или религиозного фанатика. Но потом поймут, что это обломок непонятной исчезнувшей цивилизации. Какой – уже и не понять.
В принципе от России останется не так и мало.
