Не Бродским единым

Сергей Магид. Рефлексии и деревья: стихотворения 1963–1990 гг. – М.: Водолей, 2014. – 360 с.

Стихотворения слишком тонкая материя для того, чтобы их анализировать. Интеллектуальная, мелодичная поэзия Сергея Магида вообще достойна подробного разговора, какой не всякая газетная полоса выдержит. С комментариями дело проще – они понятнее. Лишь неясно, почему вторая книга названа по-немецки. Эс ист унмёглих. С чистой совестью можно было сразу дать перевод: «Поэзия и варварство».

Ощущение варварства присутствует с первых страниц и не оставляет до конца. Постоянные мысли об одиночестве, изгнании, столкновение с проявлениями антисемитизма, противостояние поэта и этнической культуры. Этапы большого пути: работа на неквалифицированных должностях, учеба в ЛГУ, первые литературные опыты, приближение к богеме, подражание Хемингуэю – писать в кафе. Размышления о задачах поэзии. Невольное попадание в стан противников советской власти. Оно произошло из-за пронизывающей все поры нашего общества топорной пропаганды. Новый поворот в биографии – служба в Ракетных войсках: несмотря на большое количество материалов и в публицистике, и в беллетристике про неуставные отношения в Советской армии, эти свидетельства очевидца производят сильнейшее впечатление.

А дальше  дедовщина уже на гражданке, в сфере «неофициальной культуры». Среди начинающих поэтов одного поколения опять существует проблема коренной национальности, православия, унижения людей, с которыми 200 лет вместе. И это  даже среди корифеев самиздата, даже в легендарном поэтическом «Клубе-81», где среди равных кто-то был на какую-то йоту не равнее. Проводимая автором параллель с Мандельштамом здесь очень даже уместна. Да и с другими классиками – тоже.

Сергей Магид. Dichtung und Wildheit: комментарий к стихотворениям 1963–1990 гг. – М.: Водолей, 2014. – 320 с.

«Клуб-81» это кость, брошенная властями в меру голодной, в меру диссидентствующей интеллигенции, просуществовал восемь лет. Он стал одним из первых симптомов развала прохудившегося тоталитарного левиафана, то бишь СССР. Здесь царили антисоветское настроение и немарксистские взгляды.

«Клуб» проводил рутинные мероприятия, организовывал выступления поэтов, переводчиков, издавал журналы, разрабатывал тактику поведения по отношению к властям: советским, партийным, литературным… Однако во главе угла всегда оставалась поэзия. А для Магида еще люди, которых он там узнал, к сожалению, не всегда с хорошей стороны. Знакомя читателей с нравами писательской среды, автор порой выходит за пределы «Клуба», например, когда рассказывает о конфликте, разгоревшемся в конце 1986 года между Астафьевым и Эйдельманом. Иной раз и сам заваривает кашу, в частности, когда слишком много места посвящает интервью с Найманом по поводу выхода книги Надежды Мандельштам «Об Ахматовой».  Тут вполне уместно сказать об его излишней субъективности. Не понравился ему Найман, будет при каждом удобном случае шпынять его почем зря. Нравится ему поэт Оболдуев, будет его хвалить и к месту, и не к месту.

Заявленный в подзаголовке комментарий в первую очередь подразумевает объяснение смысла собственных стихов. Однако многое относится и к чужим: классикам и товарищам по оружию. И все они весьма оригинальны. Уж в чем в чем, а в поэзии Магид разбирается. К тому же способен облечь свои выводы в удобоваримую форму: «Мысль в стихе и должна быть простой. Чем она проще, тем стих глубже. У Кривулина была эта простота, которая всегда, сама по себе, сама из себя создает свою собственную, на первый взгляд неявную красоту, – красоту истинную, ходящую по земле, далеко от жемчугов всяческого изящества, высокоумного или глубокочувственного, и потому смешного, ненужного и пустого – побрякушечного».

Свой жизненный опыт Магид философски называет поиском самоидентификации. В принципе к подобному поиску должен быть склонен каждый человек. Только ищут все с разной степенью интенсивности, поэтому находят ее в разное время, в разном возрасте. Тут чем раньше, тем лучше. И уж совсем хорошо, когда человек может сказать о своих находках, сиречь выводах, вслух. Поэт смог. Не только в стихах, но и в комментарии к ним.

Судя по всему, для Магида самоанализ дело привычное. Поэтому его формулировки отточены, как случается, когда человек не импровизирует, не говорит в запальчивости, а излагает хорошо продуманные взгляды. Поскольку он декларирует благородные идеи, то наверняка найдет много единомышленников. «Я солидарен не с народами, не с партиями, не с классами, а только с людскими сознаниями, переживающими, переосмысляющими ту же бренность, какую переживаю и я, тот же страх перед исчезновением во тьме и ту же надежду на то, что мой крошечный огонек преумножит свет, которого все равно все время становится больше, чем тьмы».

Если при чтении стихов могут возникнуть кривотолки, после комментария к ним все становится окончательно ясным.