Системный искуситель

В самом политологическом названии этой книги таится политтехнологическая ловушка. Как можно дать системное описание текущего политического состояния страны, если история показывает автору, что при систематизации России та попросту… перестает существовать, а «цветущая сложность» делает «из имперской логистики катастрофу». Хотя бы такую: «От запертых Дарданелл к инсульту коммуникаций и далее – к финальному вопросу: кто властелин Транссиба – тогдашние Якунины или Викжель? Предсказуемый бунт национальных окраин – и непредсказуемая внутри мировой войны русская крестьянская Жакерия лета 1917 года. Но без нее и большевизм не имел значимых перспектив. Систематизировав Россию, война с ней покончила. И вот мы в Системе РФ, которую снова вколачивают в единообразие. И снова четырнадцатый год на дворе».

Мистика очередного 14-го года – обоснование особого политологично-технологичного (нетактично-тактического) мышления. Тут особая, нескучная системность метафорического свойства типа «Алисы в стране чудес», допускающая несистемную избирательность: «Бренд России вообще связан не столько с победами, сколько с ее масштабностью – и в победах, и в катастрофах, и в преступлениях. На другом полюсе – неслыханная банальность, вторичность, мелкость, в которую скучно вглядываться. Она если и интересна, то для узких специалистов-кремленологов».

Глеб Павловский. Cистема РФ в войне 2014 года. De Principatu Debili (О слабом государе). – М.: Европа, 2014. – 200 с.

Но других систематизаторов у нас нет (притом что, получается, не только оппозиция, но и власть у нас «внесистемна»). «Путин виновен лишь в том, что у русских нет для него ни Полибия, ни Тацита». Теперь – и не будет, получается? Зато под рукой – Макиавелли, из примечаний к трактату которого «Государь» (или «Князь») рецензируемая книга и состоит, с заявленным отсутствием претензий на состязание с великим флорентийцем. И с принципиальной оговоркой, что труд Макиавелли посвящен мужам доблести, тогда как нынешнее развернутое эссе – «о слабых мужах и Системе, возникшей по слабости». Государева тень, которая по авторскому самоощущению иногда падает на листы этой книжечки, – отнюдь не тень великого героя-работодателя Макиавелли Медичи, а тень «отсутствующего суверена». Все же автор настаивает, что избранный им термин «Система РФ» точней, чем традиционные имена-идеалы Государство Российское или Россия, использовать которые в роли определений, по мнению автора, «ошибка, ведущая к путанице». Глеб Павловский учреждает это определение в духе поминаемого более систематически, чем Макиавелли, учредителя Карла Шмитта и в русле неназванного Чорана (Сиорана), писавшего о «гениальном паразитизме русских». И это, согласно Павловскому, не сила, а слабость (или – сила слабости), историю которой можно описать как ряд катастроф-перезагрузок в ответ на мировую конъюнктуру. «Русская история – жестокая рефлексия мирового развития, а ни в коем случае не ряд зависимых подражаний. Едва следующая государственность достроит себя, как ее модель сообщения с миром теряет актуальность – она приспособилась к среде, которой не стало».

«Русские в 1991 году, – приводятся примеры из новейшей истории, – открыли временный способ увернуться от кары за слабость. А увернувшись единожды, увертывались еще и еще, пока верткость не стала нашим боевым стилем. Увертки от мировых вызовов отыскивают все новые ресурсы для нашего выживания. Да, речь идет о слабости, а не о силе. О гигантском ансамбле человеческих слабостей, которые мы и не пробовали преодолеть в настоящем государстве… Как рассеянные люди пропускают свою остановку, Россия упустила государственный шанс и с тех пор все его репетирует. Подобно перманентной революции Троцкого–Сталина, мы затягиваем акт учреждения государственности. Суверенитет Системы РФ – это мировая машина ее перманентного учреждения заново».

В слабости, а не в силе и состоит политическая неуязвимость нашей модели. «Русское пространство не может сохраняться, не порождая себя заново как планетарную вещь. Отсюда нужда в учреждении государственности, не переходящем в государство. И что такое Система РФ, как не вечный двигатель порождения суверенитета на одном и том же месте?.. Не дав состояться нации, она и пространству не дает проглотить государственность целиком».

Остаточное территориальное величие Системы РФ основано на роде новой травмы. «Ответом государственного мышления стал семиозис ближнего зарубежья. Размывая ясность того, что же такое Россия, термин облекает неясность в дипломатичную увертку. Ближнее зарубежье – это безграничное пограничье РФ, куда ее политика втягивается, перестав быть внутренней и не становясь внешней. Братство народов ближнего зарубежья в их взаимной десуверенизации одного другим. Зато на оклик русские земли вся Система тревожно вздрагивает, как при вражеском посягательстве».

В этом ее, несистемной системы, сила и слабость. «Ее не понять из суммы ее подсистем, зато она объяснима, исходя из ее поведения». Невольно возникает образ нового действительно Медного всадника энтропии, подверженного в силу медной (а не более устойчивой бронзовой) неустойчивости ускоренной эрозии, которому грозит разжалованный политтехнолог: «Добро тебе, расхититель чудотворный…», определяя место властителя «в розе разломов Системы». «…Будь Россия сильное государство, она давно бы распалась. Политически слабое население оберегает Систему, разменяв власть в ней на право жаловаться. Жалкий подданный вечно ропщет, получая за это достойное его содержание». Как «политический инвалид» в глобальной электричке.

Парадоксальная трезвость по-своему опьяняет, по-чаадаевски сводя с ума...  «Все так. Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загородиться человек, чтобы человек был грустен и растерян», –  получаются в итоге политософские, Геннадий Бурбулис не даст соврать, добавления к поэме «Москва–Петушки». Разве не похоже? «РФ не станет демократией при самом жарком желании иной Команды. Те, кто пересоздаст Систему РФ в нечто другое, реакционное или либеральное, и в этом случае ограничатся благом для малой доли населенного пространства. Какой именно? Это выяснится не раньше, чем будущая Система придумает, что продавать миру. Хотя пшеница, лес, нефть и калий для нее лишь материальные поводы торговать Россией как целым. РФ, конечно, всего лишь обширная торговая фактория. Но что это – форма разрыва с миром или союза с ним?». Разрыв – система, получается, не система, а систематическая буква Ю, как наш «дизайн слабости» для политизированной Алисы в стране чудес, в которой чеширский (масленичный в переводе Набокова) кот и его политкорректная улыбка существуют раздельно.