Александр Малинкин. Коллекционер. Опыт исследования по социологии культуры.
– М.: ИД ГУ-ВШЭ, 2011. – 192 с. (Исследования культуры).
Одна беда: назвать книгу социологическим исследованием, мягко говоря, сложно. Ни одно из утверждений Александра Малинкина о том, каковы бывают на свете коллекционеры, чем они отличаются от иных человеческих типов вообще и прочих собирателей в частности – не подкреплено, увы, ни малейшим подобием статистики. (Даже утверждения, так сказать, количественные, когда он пишет о том, что, например, «особенностью частного коллекционерства является преобладание мужчин над женщинами» или что «возрастные циклические особенности в отношении к коллекционированию <┘> типичны». Ну покажи же ты, из чего это видно, кроме личных повседневных наблюдений! Нет, не дает ответа.) Автор не вступает в диалог ни с единым исследованием коллег-социологов по тем же – хотя бы по смежным – проблемам (единственные работы, на которые он в этом смысле ссылается, – это его собственные статьи по «социологии наградного дела»), лишь раз процитировав «Социологию культуры» Леонида Ионина (1996). В этом ряду отсутствующих собеседников присутствует разве что искусствовед Николай Пунин, рассуждающий о смысле музейной работы в «Отчете Государственного Русского музея за 1926–27 годы». А вдруг социологи этим предметом вообще толком не занимались? Но тогда можно, что ли, об этом хотя бы сказать (если уж занудствовать, то нельзя не упомянуть, что всякое исследование, если уж оно хочет таковым быть, должно бы начинаться с анализа предшествующего опыта теоретических рефлексий над своим предметом). Та же участь постигает и сочинения коллег-психологов – они Малинкину, несомненно, тоже своего рода коллеги: о психологических аспектах коллекционерства он пишет много и с явным пониманием дела.
Из всего многообразия исследований и рассуждений об отношениях человека и вещи автор ссылается лишь на классическую в своем роде, вышедшую четыре десятилетия назад «Систему вещей» Жана Бодрийяра, из которой приводит большие сочувственные цитаты – правда, к социологическим этот текст может быть отнесен, согласитесь, не иначе как с основательными оговорками. Вообще же ссылки здесь – на тексты самые неожиданные: например, на «Происхождение видов» Дарвина, на «Ordo amoris» и «Ресентимент в структуре моралей» Макса Шелера. В коллекционерстве как культурной позиции автор усматривает не менее чем определенный «порядок любви». «В истоке и основе любого собирательства вещей лежит любовь. Но любовь человека к вещи – это особое, специфическое чувство». Истинно так! Кстати, и Бодрийяр – Малинкин его, правда, в этом месте не цитирует – говорит точно то же самое: «В словаре Литтре дается, помимо прочих, такое определение слова «предмет»: «То, что является причиной, поводом некоторой страсти. Преимущественно в переносном значении: предмет любви». Будем исходить из того, что предметы нашего быта в самом деле суть предметы страсти – страсти частной собственности, по своей аффективной нагрузке ничуть не уступающей другим людским страстям; такая бытовая страсть нередко преобладает над всеми прочими, а то и царит в одиночестве, в отсутствие всех прочих. Это страсть размеренно-диффузная, регулятивная, и нам плохо известно ее фундаментальное значение в жизненном равновесии индивида и социальной группы┘»
Так что никакая это не социология – кроме разве последней главы, точнее, «Приложения 3», посвященного «Награде как предмету коллекционирования и социально-научного исследования». Этот предмет автор знает изнутри – и как практик, и как носитель основательного, въедливого, даже ревностного внимания. В приложении о наградах скрупулезность и фактографичность изложения превосходят все, сказанное на сотне страниц основного текста книги (и то единственный социолог, на которого автор при этом ссылается, не считая себя самого, – это молодой Питирим Сорокин, издавший свой «Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали» аж в 1914 году). Текст Малинкина – конечно, типичная эссеистика. Притом скорее с философскими тенденциями, ищущими укоренить коллекционирование в сущностных чертах человеческой природы, да и не без морализирующих обертонов. («┘главным условием для начала коллекционирования – необходимым и существенным, хотя и недостаточным – является свобода как единство свободы объективной, т.е. внешней, и субъективной, т.е. внутренней. Понимаемая таким образом свобода обретается не благодаря чудесному озарению в один прекрасный момент, а достигается по мере становления человека личностью┘») Но самое интересное тут не в этом. Прелесть эссеистики, как известно, в том, что она может позволять себе любые смысловые и ассоциативные ростки во все мыслимые стороны. А уж этого здесь!..
В основе коллекционирования лежит любовь. Фото Екатерины Богдановой |
Например, такой пассаж: «Коллекционирование и накопительство тесно соприкасаются, а внешне иногда бывают так похожи друг на друга, что невольно приходят в голову сравнения из области микологии: у многих грибов есть двойники – так называемые ложные грибы. Конечно, было бы чересчур заносчиво уподоблять коллекционирование благородному белому либо опенку, а накопительство – горькушке либо бледной поганке. И все же такое сравнение не лишено оснований. Ведь объектом страсти того и другого являются вещи, которые постепенно скапливаются в одних руках. И скопидом накапливает вещи, и коллекционер их накапливает – оба они в своем роде собиратели, или, с религиозной точки зрения, стяжатели». Или сопоставление коллекционера с сорокой – у них при всех различиях есть-таки одно, даже фундаментальное, сходство: «И сорока, и коллекционер испытывают непреодолимое стремление присвоить понравившуюся им вещь, завладеть и в полной мере обладать ею». Право, невероятно трогательно.