Михаил Попов
Россия – это чья-то выдумка...
Фото Михаила Бойко
– Повтори! – медленно обернувшись, сказала Цветущая Указка. На ее губах появилась усталая улыбка, в голосе чувствовалось легкое раздражение. Опять! Он же обещал, что больше не будет!
Все собравшиеся в «историческом классе» дети оставили скрытые развлечения, с помощью которых коротали неинтересный урок. Что он опять выдаст, этот странный парень? Маленький, худой, будто собранный из бамбукового конструктора с квадратной, «неандертальской» головой мальчик провел ладонью по черным жестким волосам и, словно набравшись от них упрямства, сказал:
– Давным-давно на японские города Хиросиму и Нагасаки были сброшены две атомные бомбы. С самолетов, которые были направлены из России. Это послужило┘
– Хватит! – сказала учительница. – Садись, Обожженная Ветка!
– Меня зовут Максимка.
Учительница вздохнула и обвела взглядом учеников.
– Кто хочет возразить Максимке?
Лес рук. Такая активность объяснялась тем, что возразить «неандертальцу» было легко и все спешили набрать положительные очки в глазах исторички.
– Рыжая Ромашка.
Девочка вскочила и затараторила:
– Всем известно, что атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили американцы.
– Спасибо, Рыжая Ромашка, садись. Что ты хочешь добавить, Прохладный Пруд?
Флегматичный юноша медленно встал и, чуть улыбаясь, продолжил:
– Это было первое, последнее и единственное использование атомного оружия в истории человечества. Больше ядерных конфликтов нигде и никогда не было. Это была вынужденная мера, послужившая делу быстрейшего окончания Второй мировой войны.
– Правильно. Веселый Муравей, ты что-то хочешь добавить?
– Города Нагасаки и Хиросима были выбраны не случайно. Именно там проходили реабилитацию японские летчики, совершившие налет на американскую базу Перл-Харбор. Это была честная месть.
Учительница подняла руку.
– Погодите, мы уходим в частности. Все вы говорите правильно, но не говорите самого главного. Мы должны объяснить Обожженной Ветке, или Максимке, почему никакие русские самолеты не могли бомбардировать японские города? Почему?
Вскочила со своего места шустрая, симпатично конопатая девочка и быстро выкрикнула:
– Потому что никакой России никогда не существовало, поэтому никаких самолетов и атомных бомб у нее и не могло быть.
– Россия – это сказка, – сказал Прохладный Пруд.
– Выдуманная страна, – прозвучало с задних рядов.
– Понятно? – спросила учительница, глядя в темные, непроницаемые глаза маленького «неандертальца». Тот отрицательно мотнул головой.
– Мой отец говорит по-другому.
– Да, да, твой отец┘
* * *
Я увидел его, когда копался в саду. Сначала не его, а плоскую хищного цвета и формы машину. Облик транспортного средства – выражение психологического облика владельца. Я не собирался прерывать работу, но, увидев, что из машины вслед за участковым инспектором выходит Максимка, передумал. Разговор, кажется, предстоял серьезный.
Они шли к дому по выложенной моими руками дорожке, а я спрашивал себя – не выложил ли я своими руками и другую дорожку, в ад расставания с моим мальчиком. Ведь рано или поздно они заберут Максимку у меня, как у человека, признанного сумасшедшим. Если вспомнить, с каким трудом было разрешено усыновление┘ А и вправду не сумасшедший ли вы, мистер Сон? Зачем рискуете всем смыслом своего существования, благополучием маленькой семьи, бередя душу ребенка доморощенными открытиями. Можно ведь свои «пронзительные мысли» оставлять при себе, для любования ими в тишине и тайне.
Нет, однажды понятое не может быть возвращено в небытие. Преступно допускать это!
И напрасно наставлять мальчика – молчи, так и не срывайся. Слово правды выдаст себя своим сиянием с самого дна самой скрытной души.
Когда они подошли, я уже стоял у садовой беседки и вытирал руки влажным полотенцем. Велел сыну принести графин морсу и два стакана. Он кивнул, хотя, конечно, ему хотелось присутствовать при разговоре. Но он знает: все важное я ему расскажу после, а в отсутствие детских ушей офицер официальной истории будет значительно откровеннее. Я не оставлял надежду поймать его на какой-нибудь проговорке. До сих пор мне не удалось решить для себя: циник он, делающий свою работу за деньги, или глубоко верующий идиот, чью слепоту не рассеять огнями даже самых ярких фактов.
Мы сели за стол.
Он мне улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Он был мне даже чисто внешне неприятен. Худой, плоский, длинное лицо, нос туфлей, глаза запавшие, слезящиеся, серая, как бы нечистая кожа. Понятно, он не звезда подиума, но косметологический кабинет ему не мешало бы посетить. Или это такая своеобразная честность: занимаюсь скверным делом, значит, и выглядеть должен отвратно. Даже костюм будто с чужого плеча, мятый пиджак, мятые штаны. Раньше, говорят, они носили блестящую униформу.
– Приехали делать мне серьезное предупреждение, мистер Парус? – Я специально не добавил Зеленый, чтобы лишний раз показать, что презираю систему их якобы природных имен, это псевдослияние с природой.
Максимка поставил кувшин на стол и вышел.
– А что прикажете делать, если вы занялись атомными делами!
Интересно, сколько ему лет? Сейчас стало модным выглядеть на свой возраст, но инспектор непреднамеренно смотрится сорокалетним. Даже если он имел возможность беседовать со своим прадедом, его прадед вряд ли мог принадлежать к какому-нибудь роду «последних свидетелей». Ничего он не мог получить «из первых рук», никаких «сомнительных историй». И вообще, я зря ломаю над этим свою голову, вот мой прадед мог бы мне что-то рассказать, а что он мне рассказал? Если бы не эта, непонятно откуда возникающая потребность – докопаться, разве я сам бы знал что-то?
Он потер пальцем в висок и длинно вздохнул, закрыв глаза – тяжело бедному, такая хлопотная работа: давить ростки истины, пробивающиеся сквозь асфальт фальши.
– Господин Причудливый Сон┘
– Умоляю, без этих прилагательных, знаете же, что не терплю.
– Да-да, как хотите. Судя по всему, в ваши руки попали какие-то документы, сопоставив которые вы опять сделали очень далеко идущий вывод: выдуманная вами Россия не только существовала некогда, но и участвовала в довольно крупном ядерном конфликте. Кстати, в каком году это могло бы произойти? По вашим прикидкам.
Мне стало смешно, но я не усмехнулся.
– Вы говорите так, мистер Парус, как будто с идеей существования России некогда в прошлом вы в принципе смирились.
Противный тонкогубый рот дернулся.
– Да нет, конечно, ни с чем я не смирился. И вы отлично это понимаете. Язык человеческий так устроен, что позволяет нам рассуждать о предметах и вымышленных, и даже непредставимых. Если я говорю об Атлантиде, это ведь не значит, что я признал факт ее существования.
– Хорошо, что вы упомянули именно о ней. У меня появляется повод задать вам вопрос: почему ваше ведомство совершенно спокойно относится к любым книгам и фильмам, посвященным Атлантиде, Пацифиде, Лемурии, но даже самые осторожные попытки заговорить о России мягко, но тотально пресекаются?
Он изобразил утомленный вздох.
– Я сам вам объясню, мистер Парус: разговоры об Атлантиде, так же как и прославления «Утопии», «республики Абдеритов», «Государств Луны», «Города Солнца», не порождают никаких опасных поползновений в общественном сознании, не рождают брожения умов. Потому что все, кто увлекаются Атлантидой, в глубине души убеждены, что она всего лишь выдумка Платона. Но стоит человеку «заболеть» Россией, как он уже верит – Россия была! Была на самом деле.
– Это брожение умов, мистер Сон, происходит лишь в вашей голове и голове вашего несчастного мальчика.
– Но если это так, почему вы содержите целую службу для подавления единичных фактов этого брожения?
– Болезнь надо лечить, даже если она очень редкая. n
Михаил Михайлович Попов – писатель, финалист премии «Нонконформизм-2011».– Повтори! – медленно обернувшись, сказала Цветущая Указка. На ее губах появилась усталая улыбка, в голосе чувствовалось легкое раздражение. Опять! Он же обещал, что больше не будет!
Все собравшиеся в «историческом классе» дети оставили скрытые развлечения, с помощью которых коротали неинтересный урок. Что он опять выдаст, этот странный парень? Маленький, худой, будто собранный из бамбукового конструктора с квадратной, «неандертальской» головой мальчик провел ладонью по черным жестким волосам и, словно набравшись от них упрямства, сказал:
– Давным-давно на японские города Хиросиму и Нагасаки были сброшены две атомные бомбы. С самолетов, которые были направлены из России. Это послужило┘
– Хватит! – сказала учительница. – Садись, Обожженная Ветка!
– Меня зовут Максимка.
Учительница вздохнула и обвела взглядом учеников.
– Кто хочет возразить Максимке?
Лес рук. Такая активность объяснялась тем, что возразить «неандертальцу» было легко и все спешили набрать положительные очки в глазах исторички.
– Рыжая Ромашка.
Девочка вскочила и затараторила:
– Всем известно, что атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили американцы.
– Спасибо, Рыжая Ромашка, садись. Что ты хочешь добавить, Прохладный Пруд?
Флегматичный юноша медленно встал и, чуть улыбаясь, продолжил:
– Это было первое, последнее и единственное использование атомного оружия в истории человечества. Больше ядерных конфликтов нигде и никогда не было. Это была вынужденная мера, послужившая делу быстрейшего окончания Второй мировой войны.
– Правильно. Веселый Муравей, ты что-то хочешь добавить?
– Города Нагасаки и Хиросима были выбраны не случайно. Именно там проходили реабилитацию японские летчики, совершившие налет на американскую базу Перл-Харбор. Это была честная месть.
Учительница подняла руку.
– Погодите, мы уходим в частности. Все вы говорите правильно, но не говорите самого главного. Мы должны объяснить Обожженной Ветке, или Максимке, почему никакие русские самолеты не могли бомбардировать японские города? Почему?
Вскочила со своего места шустрая, симпатично конопатая девочка и быстро выкрикнула:
– Потому что никакой России никогда не существовало, поэтому никаких самолетов и атомных бомб у нее и не могло быть.
– Россия – это сказка, – сказал Прохладный Пруд.
– Выдуманная страна, – прозвучало с задних рядов.
– Понятно? – спросила учительница, глядя в темные, непроницаемые глаза маленького «неандертальца». Тот отрицательно мотнул головой.
– Мой отец говорит по-другому.
– Да, да, твой отец┘
* * *
Я увидел его, когда копался в саду. Сначала не его, а плоскую хищного цвета и формы машину. Облик транспортного средства – выражение психологического облика владельца. Я не собирался прерывать работу, но, увидев, что из машины вслед за участковым инспектором выходит Максимка, передумал. Разговор, кажется, предстоял серьезный.
Они шли к дому по выложенной моими руками дорожке, а я спрашивал себя – не выложил ли я своими руками и другую дорожку, в ад расставания с моим мальчиком. Ведь рано или поздно они заберут Максимку у меня, как у человека, признанного сумасшедшим. Если вспомнить, с каким трудом было разрешено усыновление┘ А и вправду не сумасшедший ли вы, мистер Сон? Зачем рискуете всем смыслом своего существования, благополучием маленькой семьи, бередя душу ребенка доморощенными открытиями. Можно ведь свои «пронзительные мысли» оставлять при себе, для любования ими в тишине и тайне.
Нет, однажды понятое не может быть возвращено в небытие. Преступно допускать это!
И напрасно наставлять мальчика – молчи, так и не срывайся. Слово правды выдаст себя своим сиянием с самого дна самой скрытной души.
Когда они подошли, я уже стоял у садовой беседки и вытирал руки влажным полотенцем. Велел сыну принести графин морсу и два стакана. Он кивнул, хотя, конечно, ему хотелось присутствовать при разговоре. Но он знает: все важное я ему расскажу после, а в отсутствие детских ушей офицер официальной истории будет значительно откровеннее. Я не оставлял надежду поймать его на какой-нибудь проговорке. До сих пор мне не удалось решить для себя: циник он, делающий свою работу за деньги, или глубоко верующий идиот, чью слепоту не рассеять огнями даже самых ярких фактов.
Мы сели за стол.
Он мне улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Он был мне даже чисто внешне неприятен. Худой, плоский, длинное лицо, нос туфлей, глаза запавшие, слезящиеся, серая, как бы нечистая кожа. Понятно, он не звезда подиума, но косметологический кабинет ему не мешало бы посетить. Или это такая своеобразная честность: занимаюсь скверным делом, значит, и выглядеть должен отвратно. Даже костюм будто с чужого плеча, мятый пиджак, мятые штаны. Раньше, говорят, они носили блестящую униформу.
– Приехали делать мне серьезное предупреждение, мистер Парус? – Я специально не добавил Зеленый, чтобы лишний раз показать, что презираю систему их якобы природных имен, это псевдослияние с природой.
Максимка поставил кувшин на стол и вышел.
– А что прикажете делать, если вы занялись атомными делами!
Интересно, сколько ему лет? Сейчас стало модным выглядеть на свой возраст, но инспектор непреднамеренно смотрится сорокалетним. Даже если он имел возможность беседовать со своим прадедом, его прадед вряд ли мог принадлежать к какому-нибудь роду «последних свидетелей». Ничего он не мог получить «из первых рук», никаких «сомнительных историй». И вообще, я зря ломаю над этим свою голову, вот мой прадед мог бы мне что-то рассказать, а что он мне рассказал? Если бы не эта, непонятно откуда возникающая потребность – докопаться, разве я сам бы знал что-то?
Он потер пальцем в висок и длинно вздохнул, закрыв глаза – тяжело бедному, такая хлопотная работа: давить ростки истины, пробивающиеся сквозь асфальт фальши.
– Господин Причудливый Сон┘
– Умоляю, без этих прилагательных, знаете же, что не терплю.
– Да-да, как хотите. Судя по всему, в ваши руки попали какие-то документы, сопоставив которые вы опять сделали очень далеко идущий вывод: выдуманная вами Россия не только существовала некогда, но и участвовала в довольно крупном ядерном конфликте. Кстати, в каком году это могло бы произойти? По вашим прикидкам.
Мне стало смешно, но я не усмехнулся.
– Вы говорите так, мистер Парус, как будто с идеей существования России некогда в прошлом вы в принципе смирились.
Противный тонкогубый рот дернулся.
– Да нет, конечно, ни с чем я не смирился. И вы отлично это понимаете. Язык человеческий так устроен, что позволяет нам рассуждать о предметах и вымышленных, и даже непредставимых. Если я говорю об Атлантиде, это ведь не значит, что я признал факт ее существования.
– Хорошо, что вы упомянули именно о ней. У меня появляется повод задать вам вопрос: почему ваше ведомство совершенно спокойно относится к любым книгам и фильмам, посвященным Атлантиде, Пацифиде, Лемурии, но даже самые осторожные попытки заговорить о России мягко, но тотально пресекаются?
Он изобразил утомленный вздох.
– Я сам вам объясню, мистер Парус: разговоры об Атлантиде, так же как и прославления «Утопии», «республики Абдеритов», «Государств Луны», «Города Солнца», не порождают никаких опасных поползновений в общественном сознании, не рождают брожения умов. Потому что все, кто увлекаются Атлантидой, в глубине души убеждены, что она всего лишь выдумка Платона. Но стоит человеку «заболеть» Россией, как он уже верит – Россия была! Была на самом деле.
– Это брожение умов, мистер Сон, происходит лишь в вашей голове и голове вашего несчастного мальчика.
– Но если это так, почему вы содержите целую службу для подавления единичных фактов этого брожения?
– Болезнь надо лечить, даже если она очень редкая.
