Иногда они возвращаются навсегда

Кто сегодня делает философию в России. Том II /Авт.-сост. А.С.Нилогов.
– М.: Аграф, 2011. – 528 с.

Впервые имя старинного, блуждавшего по малороссийским просторам философа и название одного из основных предметов кухонной посуды слились настолько концептуально, дав лучшее определение жанру рецензируемой книги.

Аналог масштабности замысла в обозримом прошлом можно найти в «Бесконечном тупике» Дмитрия Галковского, но то было, по авторскому самоопределению, обломовское философствование на диване. Теперь же налицо философский опыт от Штольца, выраженный в самом названии книги – «кто – делает» (с попутным деловым выяснением традиционных «Что делать?» и «Кто виноват?). Здесь не дневниковые записи, а сборник интервью и самоинтервью персонажей, одним из которых стал еще в предыдущем первом томе и упомянутый «утинократ».

Вначале на сковороде аппетитно и поджаро зашкворчала яичница из соответствующего фрагмента «загадочного», из Магнитогорска прозаратустрившего мозги индусам Азсакра Заратустры. Ароматнейшая, надо сказать, яичница на татуированном сале самого персонажа┘ Интервьюер как бы пытается сразу же ухватить философскую суть, обыгрывая в философской беседе общеупотребимое «названье краткое» (в данном случае отнюдь не «Русь»). Мелькает мысль, не является ли интервьюируемый плодом мистификации самого Алексея Нилогова, эдакой современной Черубиной де Габриак? Однако элементарное дополнительное расследование показывает, что столь гегабайтовые сооружения в Интернете нарочно не придумаешь. Набросанный же им принцип дальнейшего издания философской литературы вполне может стать сценарием интерактивной игры «Опасная философия»: «Каждый философский трактат должен издаваться на пропитанных ядом (вроде Curare!) листах. В корешок книги и под покрытие обложек (нижней и верхней) следует спрятать механизмы, мгновенно отвечающие на любое прикосновение многократными (пуле)софемами вперемешку с выбросами (остро)лезвийных экзистенций. Вот тогда действительно мы взрастим достойного читателя┘»

Все последующие после проделанной таким образом «шоковой терапии» блюда в массе своей направлены в книге скорее на концептуальную и бытовую нормализацию философского организма. Эта срединная нормализация идет до заключительного, уже с самим Нилоговым интервью, жанр которого включает элементы тоже, вероятно, вполне оздоровительного, при таком обилии умственной пищи, клистира.

Из огня – да в полымя. Название интервью с Ириной Бесковой говорит само за себя: «Философия – самая практическая из всех наук», несмотря на естественное «запаздывание выражения содержания по отношению к ощущению его смысловой составляющей». «Сублиматорски практическая», – вторит ей Михаил Богатов: «Изначально опоздание конструирует мир как мир». Василий Ванчугов косвенно солидаризуется с Нилоговым в деле философской демонополизации (с оговоркой, что какое-либо нарочитое перераспределение рефлексии бессмысленно). Владимир Варавва – опять о смерти как событии бытия, отмежевываясь при этом от слишком рациональной, на его взгляд, танатологии. Художник Андрей Великанов в попытках «спасти мир от красоты», посыпает блюдо импортными симулякрами.

Все, что нужно философу... Фото Михаила Бойко

Не все рецепты, прогнозы и послевкусовые признания выглядят убедительными. К примеру, Валерию Диденко можно поставить диагноз несварения памяти: «Прочитать и осмыслить тексты великих русских мыслителей Серебряного века было сложнее (вспоминается, как самому приходилось по «спецразрешению» читать в спецхране Ленинки за решеткой, – тот, кто там бывал, помнит, что дверь в спецхране была действительно решетчатой, – Соловьева, Флоренского, Ильина, Бердяева, Франка), чем переводную литературу западных философов ХХ столетия┘» В действительности все произведения Владимира Соловьева находились в открытом доступе этой библиотеки, в спецхране были лишь зарубежные издания Бердяева и других философов. Переводная же западная философия преподносилась очень фрагментарно.

Всех персонажей даже просто перечислить в рецензии возможности не представляется. Отметим, что нередко они связаны друг с другом целой системой идейных ссылок, что превращает книгу в единый «нелинковый» гипертекст, заставляет вспомнить о «цепи бытия», в параллель к которой читателю, возможно, захочется теперь выстроить свою при всей проблематичности философского диалога как такового.