Ольга Балла
Марина Костюхина. Игрушка в детской литературе. – СПб.: Алетейя, 2008. – 208 с.
Игрушка – вещь настолько символическая и насыщенная смыслами, что они пробиваются даже сквозь толщу взрослого равнодушия к этому волнующему предмету. Отношения с ней на самом деле человеку просто необходимы – независимо от того, насколько далеко он успел отойти от детства. Взрослые и сами прекрасно это понимают – и обязательно устраивают себе какое-нибудь общение с игрушками. Играть, конечно, удается не всегда – вроде бы социум этого не приветствует (хотя, говорят, кидалты – это такие суперсовременные взрослые, которые ведут себя как дети, – играют, не стесняясь, и прекрасно себя чувствуют). Зато можно – не хуже, чем в детстве, – смотреть на них, думать о них и даже исследовать, как чувствуют себя игрушки в культуре и истории. Что человек делает с ними в разные исторические эпохи и что они, в свою очередь, делают с ним.
Можно, конечно, ответить просто: он с ними – играет. А они его – выращивают. Вводят во взрослый мир – притворяясь, будто на самом деле уводят его оттуда. Игрушки – они хитрые.
Я вообще подозреваю, что это тайные агенты мира взрослых в царстве детей. Проводники разнообразных влияний. Только не доверять им все равно не получается. Особенно если ты маленький.
 Игрушки – они хитрые. Александр Лактионов. Натюрморт. Игрушки. 1949. Городской художественный музей |
Марина Костюхина, доцент кафедры детской литературы СПбГУ, пишет именно об этом. Она прослеживает историю игрушки в русской детской литературе трех веков – XVIII, XIX и ХХ, причем основное внимание достается последнему. Должно быть, потому, что детской литературы в нем было написано едва ли не больше, чем за два предыдущих столетия, вместе взятых.
Детскую литературу пишут, как известно, взрослые. Вот в ней-то они и проговариваются – о том, как засылают в мир детей сделанные по своим соображениям игрушки и как те внушают детям модели поведения, нужные взрослым.
Но дети тоже хитрые. Им есть чем на это ответить. Во-первых, они изобретают собственные игрушки, делают себе их из чего придется, хоть из простых деревяшек-чурочек. А во-вторых, они и с «засланными» игрушками обращаются по-своему. Наделяют их собственными смыслами, какие взрослым и в голову бы, пожалуй, не пришли.
Костюхина цитирует рассказ писателя Евгения Шварца о том, как на заре советской власти из детских садов «изъяли кукол», чтобы те, не приведи господь, не «гипертрофировали» у девочек материнское чувство, и «заменили их куклами, имеющими целевое назначение: например, толстыми и страшными попами, которые должны были возбуждать в детях антирелигиозные чувства». Но не тут-то было. Девочки, ничуть не смущаясь, «укачивали и укладывали спать и мыли в ванночках безобразных священников, движимые слепым и неистребимым материнским инстинктом».
Ну насчет «слепоты» инстинкта – не знаю. Скорее эта история – о том, что игрушка всегда шире любого «целевого назначения». И в этом – ее главная ценность.
