Ольга Балла
Теория моды: Одежда. Тело. Культура. – Выпуск 8. – Лето 2008. – 456 с.
Просто удивительно, насколько поздно – в историческом-то масштабе – детство заинтересовало исследователей. Ребенком успел побывать, казалось бы, каждый, а вот до того, что жили мы при этом в особенном и достойном изучения мире, европейские интеллектуалы додумались только – вы не поверите – во второй половине искушенного во всяких рационализациях и конструкциях ХХ века. Появившись в 1960 году на книжных прилавках Парижа, труд Филиппа Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» очень скоро вызвал к жизни сотни исследований на разных языках мира. С тех пор «детские» штудии в рамках самых различных дисциплин только набирают обороты. А книга историка-дилетанта Арьеса, несмотря на то что едва ли не каждый специалист нашел, что ему возразить (пожалуй – как раз вследствие этого), стала классикой.
То, что на сей раз сделало «Новое литературное обозрение» из очередного номера своей «Теории моды», вполне – по обыкновению – тянет на полноценную книгу: сборник научных статей. Отличие – разве что в повышенном присутствии живой, дикорастущей и непричесанной жизни в виде голосов самих сегодняшних детей, которые высказывают свои мнения о детских книгах и «взрослых» музеях и выставках. А взрослые им в ответ вспоминают о плюшевых медведях своего детства и показывают фотографии уцелевших мишек.
Дети – не только цветы жизни, но и объекты прикладного изучения. Из популярной медицинской энциклопедии СССР 1966 года |
Словом, перед нами – попытка составить если и не энциклопедию современных представлений взрослых о детях и детстве, то хоть как-то прояснить очертания сегодняшней карты этой неведомой страны. Она ведь продолжает оставаться неведомой. Именно это стимулирует все исследования, и конца этому, кажется, пока не предвидится. В разделе «Детство и метод» Галина Зеленина представляет путь, пройденный за полвека детскими исследованиями «от скудости эмоций к скудости источников», а Виталий Безрогов и Ольга Кошелева предлагают интересующимся хоть и не претендующий на полноту, но все-таки довольно подробный библиографический перечень того, что за эти полвека успели понаписать ученые разных специальностей. Сорок две страницы, между прочим.
Карта же, известное дело, все время менялась. Даже когда детство еще не исследовали, а просто изобретали способы для того, как с ним справляться. Способы всякий раз оказывались разными.
Об этом можно вычитать много интересного в разделе «Детство и история». Статьи тут, правда, всего две, зато очень, по-моему, показательные. В первой из них – «Выпрямленный ребенок» – американка Карин Калверт, историк и социолог, рассказывает, как усмирялось и оформлялось в прошлом детское тело – маленький посланец хаоса в правильном мире взрослых – и описывает технические средства для этого: одежды для пеленания и стульчики для ходьбы. Во второй – американка Анн Игонне и британка Эми Кассандра Албинсон, историки, пишут о том, как взрослые в разные эпохи одевали детей, добиваясь по мере надобности то образа невинности, то, наоборот, имиджа «маленького взрослого».
Чем дольше это читаешь, тем яснее становится: детство, конечно, целиком придумали взрослые. Для своего, как водится, удобства и разнообразия.
В этом смысле интересен феномен «кидалтов» – великовозрастных людей, живущих в детской культуре и не желающих якобы взрослеть (за что серьезные взрослые люди очень их осуждают). Так вот, пишет Линор Горалик, ничего подобного: у «кидалтов» со взрослением все в порядке. Они потому и могут в свое удовольствие смотреть мультики, окружать себя игрушками и носить майки с Симпсонами, что детство им более не страшно – они его преодолели. Они живут в обезвреженном, дистиллированном детстве. И, кстати, защищаются им от давящей жесткости типовых сценариев «зрелости». Детство у них – инструмент гибкости и свободы, нужных, в свою очередь, для достижения очень даже взрослых целей. Поэтому называть их следует, утверждает Горалик, «новыми взрослыми».
Но и «серьезные люди» не зря тревожатся, видя незаконное вторжение детских культурных форм в устоявшийся взрослый мир.
Ведь дети вообще – это Другие. Даже где-то Чужие.
Потому и приходится – приручать, изучать, вообще выстраивать между ними и взрослыми какие-то способы взаимодействия. Формировать, словом, ситуацию.
«В XVII веке считалось, – пишет Карин Калверт, – что людьми в буквальном смысле делаются, а не рождаются. Физическое развитие детей было слишком важным процессом, подверженным к тому же воздействию многих случайностей, чтобы оставлять его на произвол природы с ее капризами. Новорожденные младенцы казались малообещающим материалом, бесформенными «комочками плоти», <┘> которые должна была преобразовать в человеческую форму акушерка. <┘> Она брала ребенка на колени или помещала в мелкую ванну с теплой водой, поддерживала его левой рукой, а правой начинала формовать голову┘ Она разглаживала слепые глаза, лепила нос, открывала рот и протирала челюсть, чтобы зафиксировать внешние черты и сделать их правильными. Затем она вытягивала во всю длину руки и ноги новорожденного, протирая и формируя каждую конечность так, чтобы ребенок вырос прямым и длинным┘»
И что – разве теперь считается иначе? Просто приемы «формовки», «лепки» да «фиксации» нынче в ходу немного другие. Главное – сделать человека «правильным». «Прямым и длинным».
А дети, понятное дело, сопротивляются.
Целая армия педагогов и детских психологов неспроста и по сей день стоит на страже границ, отделяющих наш мир от неведомой страны детства. И напряжение на границе – как бы ни менялась культура – не спадает.
По свидетельству Галины Зелениной, когда на ее спецкурсе в РГГУ по гендерным исследованиям зашла речь о темах, связанных с детьми, один студент, замученный двумя младшими сиблингами, возопил: «О, господи! Их еще и изучают?!» И лишь обсуждение такой животрепещущей темы, как инфантицид, заставило юношу заметно оживиться.
