Ольга Балла
Виктор Косик. Что мне до вас, мостовые Белграда? Русская диаспора в Белграде. 1920–1950-е годы: Эссе. – М.: Институт славяноведения РАН, 2007. – 208 с.
Это книга о трех десятилетиях жизни в параллельном мире. Почти в зазеркалье. О жизни, которой не могло быть, которой, наверное, даже не должно было бы быть, если бы не русская революция, выбросившая два миллиона людей за пределы осмысленных биографий – в неизвестность. О жизни, начатой с нуля и собранной со всей мыслимой тщательностью из обломков рухнувшего, невозвратимого мира. Вначале по образу и подобию утраченного. А потом┘
Историк Виктор Косик, сотрудник Института славяноведения и балканистики РАН и Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (Москва) в своих, как он это называет, очерках описывает мир спустя несколько лет после катастрофы: уже сложившийся, даже обжитый. Первый шок утраты позади. В начале 20-х годов жизнь русских изгнанников в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев входит в хорошо устроенное русло.
Уже существуют общественные, политические, военные организации. Выходят газеты, журналы, книги. Действуют храмы Русской Православной Церкви Зарубежом.
Культура в культуре. Едва ли не государство в государстве.
Этот мир устраивают тем тщательнее, чем более его обитатели уверены: все это ненадолго. Сейчас главное – сохранить Россию в себе. А совсем скоро предстоит вернуться домой. Самое большее через несколько лет. Ну пусть не в этом поколении: в следующем – обязательно. Работают русские учебные заведения – и средние, и даже высшие: молодое поколение должно быть готово к будущей жизни на родине. Детские и юношеские организации – скауты и соколы – воспитывают русских патриотов. Маршируя, скауты 30-х поют советские песни: «Веселый ветер», «Эй, вратарь, готовься к бою», «Широка страна моя родная».
Кипят споры: как устраивать жизнь в новой России после возвращения, когда большевистского режима не будет? Люди строят проекты, пишут экономические и политические программы. Вырабатывают, как пишет Косик, «бумажное» будущее.
То, что вырабатывается, производит – глядя отсюда – изрядно причудливое впечатление. Косик подробно описывает, как намеревалась устроить русскую жизнь одна из самых заметных, самых проблематичных и самых, по его мнению, интересных политических групп эмиграции – «Молодая Россия», или младороссы.
«Новый русский мир» младороссы надеялись построить «на принципах Союзной империи, национальной плановости и монархии трудящихся». Они представляли себе своего рода советскую власть, буквально – с советами и даже с плановым хозяйством. Только без большевиков, с отчетливым русским доминированием – и с монархом во главе. «Для объединения самоуправляющегося хозяйства, – полагали они, – ┘должен быть создан Высший Совет Имперского Хозяйства, состоящий из представителей Императорского Правительства, Имперского Совета, Центральных Хозяйственных Советов и Центрального Социального Совета┘ Высший Совет Императорского Хозяйства должен составлять хозплан┘ Утверждение плана и арбитраж принадлежат императору┘»
На эмигрантскую молодежь все это производило сильное впечатление: традиционные монархисты, к тому времени уже пожилые, в основном раздражали ее своим консерватизмом.
«Нашей России, – писал лидер младороссов Александр Казем-Бек, – будет принадлежать первое место в ряду держав, на которых ляжет ответственность за мир всего мира, за утверждение нового вселенского равновесия, за осуществление международной справедливости, за создание мировой гармонии на месте мирового хаоса.
От нас, русских, зависит, чтобы наша Империя была достойна своей великой миссии».
А советская власть тем временем, несмотря на все ожидания, не только не рухнула – она уже к концу 1930-х стала обнаруживать обескураживающее сходство в воззрениях со своими зарубежными противниками. Она начинала говорить тем же языком, что и они.
В августе 1938-го читатели белградской газеты «Бодрость» в связи с конфликтом на озере Хасан могли прочитать слова маршала Блюхера: «Какое солнце вы предпочитаете видеть на Дальнем Востоке? То ли, которое красуется на японском флаге, или восходящее солнце новой русской государственности, начинающей согревать нашу родную землю после очищающей революционной грозы?»
Заметим: не советской с ее как бы интернационализмом – русской. А уж товарищ Сталин и вовсе произносил такое, что волосы дыбом: «Мы, новые славянофилы-ленинцы, славянофилы-большевики, коммунисты, стоим┘ за союз славянских народов. Мы считаем, что независимо от разницы в политическом и социальном положении, независимо от бытовых и этнографических различий все славяне должны быть в союзе друг с другом против нашего общего врага – немцев... Больше всех пострадали от немцев славяне┘ мы, славяне, должны быть готовы к тому, что немцы могут вновь подняться на ноги и выступить против славян. Поэтому мы, новые славянофилы-ленинцы, так настойчиво и призываем к союзу славянских народов. Есть разговоры, что мы хотим навязать советский строй славянским народам. Это пустые разговоры. Мы этого не хотим┘»
Но конец и планам эмигрантов на будущее, и всем спорам, и смыслам их жизни в Восточной Европе, и самой «параллельной» России – к тому времени уже пришел. В октябре 1944-го, всего за несколько месяцев до рассуждений вождя всех народов о славянском братстве, в Белград вошли советские войска.
Некоторые эмигранты вернулись на родину – и сгинули в лагерях. Другие вернулись – и выжили, как, например, граф Илья Ильич Толстой, бывший политруком у младороссов и ставший доцентом Московского университета. Третьи разъехались кто куда: во Францию, в США, в Латинскую Америку┘ Белградское зазеркалье перестало существовать. Будущее в очередной раз оказалось совсем не таким, каким его надеялись увидеть.
