Ольга Балла Что делает нас – ну, скажем, русскими, москвичами, людьми, родившимися, допустим, в середине шестидесятых, с таким-то детством, образованием, кругом общения, родом занятий?
Нет, не язык. Его можно и забыть как следует, если долго жить в чужой культуре да еще и думать на ее языке. И не ценности с идеалами – они на протяжении одной жизни способны сильно меняться. А вот этот вкус во рту, движение вниз по горлу проглоченного куска.
Как представить раннее детство, поздние шестидесятые – без рогаликов? Они продавались в булочной на Ломоносовском, желтоватые, с блестящей шкуркой. Есть их надо было медленно, разматывая – виток за витком – их сладковатые волоконца. А школьные семидесятые – разве мыслимы без котлет из кулинарии, без кофе со сгущенкой, без яичницы со-всем-подряд, которую мы неизменно сооружали по воскресеньям?
Точно так же не вкусом, но настроением, интонацией, почти-смыслом ранних московских девяностых для меня навсегда останется «гуманитарная» (кто-нибудь еще помнит, что это такое?) тушенка с гречкой и турецкий «вениковый» чай, а чуть позже – девяносто третий, девяносто четвертый┘ польские ликеры разнообразно-ядовитых цветов в уличных ларьках, китайская лапша в пакетиках – праматерь «Роллтона» (заваривали кипятком, накрывая тарелкой), первая шаурма в давно уже не существующей арабской закусочной при гостинице «Минск». Вкусы поедаемого и разговоры во время, до и после его поедания – а ух сколько было тогда разговоров! – вспоминаются только вместе. Не разделить.
Как без всего этого будешь русским начала XXI века?
Дело не в качестве еды-питья (лучше не думать, что именно окрашивало ликеры девяностых в столь интригующие цвета), не в «подлинности» ее происхождения. Тут все – настоящее, аутентичное, ничуть не меньше, чем гречневая каша, пельмени или блины со сметаной. Дело – в образовании связей, устойчивых и безусловных. Так и сегодня москвичами 2008 года делают нас – срастаясь в нерасторжимый комплекс – вполне «восточные» по своему происхождению блюда: шаурма из киоска у метро, лепешки из тандыра у того же метро, корейская морковка из ближайшего магазина, суши и сашими из вроде-бы-японского ресторана «Суши весла».
Хот-доги и «одноразовая» лапша, порошковая картошка и соевый соус терпеливо лепят нашу душевную структуру, приучая нас быть людьми своего времени и поколения. Не «считать» себя кем-то, не «относить», не «причислять» – а именно быть: безусловно и целиком. «Считать» себя при этом можно кем угодно: хоть китайцем, хоть марсианином, хоть гражданином мира. Наша истинная, действенная принадлежность у нас на зубах, на языке, в глотке. Она будет щекотать нам ноздри запахом и лежать комом у нас в желудке, не давая ни на минуту забыть, кто мы такие.
┘Вернешься домой поздно вечером. Залезешь в холодильник. Отрежешь кусок колбасы. Положишь на кусок черного хлеба, намазанный маслом. Откусишь – и почувствуешь: мир еще стоит. И он к тебе благосклонен.
