Ольга Балла Сказать, что тело – навязчивая тема западной мысли в последние два столетия, – практически ничего не сказать. Оно – само ее условие, без него, кажется, мысль – по крайней мере опять-таки западная – давно уже не отваживается мыслить самое себя.
Самое удивительное, что тематика тела и всяких связанных с ним, реальных и предполагаемых, теоретических возможностей по сию пору сохраняет привкус новизны и даже некоторой дерзости, хотя, согласитесь, в возрасте полусотни лет быть новым несколько затруднительно. Чтобы оставаться в статусе открытия, «тело» и «телесность» изобретают себе все новые и новые символы, обнаруживают себя во все более неожиданных областях бытия. Вот уже и язык с социальностью вполне освоены как продолжения и порождения тела. То ли дальше будет!
Да, спекуляции ранней физической антропологии, которые сегодня могут казаться наивными, уже давно вроде бы стали достоянием истории. И тем не менее мыслители самого разного характера, с самыми разными пристрастиями и ценностями, сколько бы ни расходились между собой – и по сей день настойчиво пытаются обрести в теле и его обширных (вплоть до культуры в целом) последствиях самую надежную, безусловную и объективную опору. В точности как в XIX веке, когда на всеобъясняющую мощь биологических аргументов в понимании человека и его мира надеялись и либералы, и консерваторы-колониалисты.
Вряд ли, однако, стоит слишком обольщаться. С высокой вероятностью «тело», «телесность», диктуемые ими связи и обусловленности – точно такой же Большой Миф западной мысли, каким на протяжении гораздо еще большего количества столетий был дух с его производными.
То есть я никак не имею в виду, что это фикция – боже избави. Всякий миф потому только и действен, потому только и претендует на человека-целиком (а главное-то – очень легко получает требуемое), что никакая он не фикция, а реальность посильнее иной действительности.
Тело претендовало на человека усилиями множества ученых и философов начиная по меньшей мере с середины XIX века – вот оно его наконец и получило в безраздельное пользование. И что это ему дало? Именно то, что только и может дать тело: новые формы несвободы. Там, где некогда видели ответственность и самодостаточность суверенного субъекта, – нынче обнаруживаются сплошные продукты социального (в конечном счете – телесного) конструирования.
Не пора ли уже задуматься о том, чтобы вернуть права – по крайней мере некоторые! – духу, миф которого (а плодотворный, между прочим, миф, сыгравший превеликую роль в становлении человека!) как-то, похоже, поторопились объявить исчерпанным?
И вообще, не пора бы уже, наконец, отважиться на безусловность и безопорность? Не искать судорожно одних опор взамен других, не преувеличивать взахлеб свеженайденное (даже когда свеженайденным оно быть уже давно перестало, но другого пока не находится) – а взять да и отказаться от всяких опор и преувеличений? Шагнуть в пропасть – и все.
