Михаил Бойко Что нам известно о «смысле»? Немного. Никому, в сущности, так и не удалось дать этому понятию определения, так же как «счастью», «власти» и «совести». Что ж, обыденность часто идет рука об руку с неуловимостью┘
Известно лишь, что утрата смысла служит симптомом внутреннего неблагополучия. Или как выразил эту мысль Зигмунд Фрейд в письме к одной из своих последовательниц: «Если человек задумался о смысле жизни, значит, он серьезно болен». Эта болезнь – депрессия.
Существует неистребимый предрассудок, будто бы человек в состоянии депрессии воспринимает мир неадекватно. Ничего подобного. Он сохраняет предельно ясное представление о назначении вещей и существующих между ними причинно-следственных связях. Человек в состоянии депрессии не понимает только, какое отношение имеют эти вещи к нему лично, а он соответственно – к ним. Предметы и представления более не отражаются в его сознании в качестве мотивов или стимулов к действию. Все происходящее в окружающем мире воспринимается как происходящее помимо воли больного, способного в лучшем случае пассивно плыть по течению.
Депрессия может распространяться на общество в целом. В этом случае обществу необходимо лечение – внесение смысла. В условиях хронического «дефицита смысла» это проблематично. Оттого идея «производства смысла» носится в воздухе.
Производство смысла, очевидно, может быть либо кустарным, либо фабричным. Рассмотрим оба способа на примере творчества Валерия Шамбарова и журнала «Смысл».
Может ли быть оправдана реконструкция истории в духе Шамбарова? Конечно, как и все, что угодно. Оправданием может служить желание подстегнуть национальную гордость соплеменников, поставить им в пример подвиги предков, раздвинуть их представление о собственных силах (возможное в прошлом возможно и в будущем). Нехитрым приемом пользовались историки всех времен и народов, реконструируя прошлое как послание и предостережение современникам. Не осуждаем же мы, скажем, Тацита за то, что он описывал древних германцев такими, какими хотел видеть римлян. И уж точно не осуждают его современные немцы, не сильно отличающиеся от деградировавших античных римлян┘
Почему же тогда говорят, что по тому, кто стреляет в прошлое из ружья, будущее палит из пушки? А потому что одна фальсификация влечет за собой другую. Фальсификация со знаком «плюс» – фальсификацию со знаком «минус». И на всякого Шамбарова найдется свой Фоменко, отрицающий даже Куликовскую битву.
Оптовое же производство смысла, как правило, приводит к апологии статус-кво. Заниматься апологией просто и выгодно. Потому она всегда восстребована.
Апология, как правило, строится «от противного» – на огульном отрицании предшествующего периода. Подобно тому, как апология советской власти основывалась на отрицании царизма, апология оттепели – на отрицании сталинизма, апология современной России основывается на отрицании 90-х.
Но некритичная апология и огульное отрицание симметричны и равны «по модулю». Логика отрицания приводит к зеркальному копированию перегибов – только в обратную сторону. Это и есть то расшатывание маятника, которое обуславливает маниакально-депрессивный характер российской истории.
Сегодня этот сценарий приводит к увековечиванию 90-х. Пусть не в тезе, так в антитезе. Как верно заметила одна известная поэтесса, ведущая живой журнал под именем blackicon: «90-е годы продолжаются! Буквально во всех сферах. Слишком уж упорно официозная пропаганда твердит о проклятых 90-х. Они проклинают себя! Помните, в детстве мы считали: девяносто десять, девяносто одиннадцать? Так вот, в России сейчас надо называть годы так – 199-10, 199-11, значит сейчас 199-18 год!».
Но не будем терять надежды. И в депрессии есть положительные моменты. Одно то, что депрессия гораздо лучше поддается лечению, чем шизофрения или паранойя, – многого стоит. Об этом пишет Вадим Руднев в соответствующей главе («Понимание депрессии») из книги «Философия языка и семиотика безумия»: «Рассматривая депрессию как экзистенциальное испытание (инициацию), можно сказать, что ее наличие в психопатологической структуре сознания свидетельствует о том, что сознание в определенном смысле готово к экзистенциальным переменам и ему осталось пройти только последний, наименее приятный искус. Этому взгляду соответствует известное положение психоанализа, в соответствии с которым депрессия возникает только у людей с развитым сознанием. У слабоумных депрессии не бывает. Тягостная утрата смысла при депрессии оказывается мучительным способом обретения новых смыслов у того, кто ее преодолел, в построении целостного позитивного мировосприятия».
Так что не будем бояться бессмыслицы. Будем утешать себя тем, что «нонсенс рождает смысл» (Ж.Делёз).
