Сын за отца не отвечает

Кирилл Арбузов. Другая цивилизация. – М.: Зебра Е, Альта-Принт, 2007.

Книга Кирилла Арбузова – странный котел жанров: и мемуары, и биографическое исследование, и опыт художественной прозы, а его отец, известный драматург Алексей Арбузов, – повод для объемного тома в более чем 500 страниц.

Те, кто возьмет книгу с надеждой прочесть мемуары сына, будут скорее разочарованы не только «художествами», которые уводят от документа в произвол трактовок, но и тем, что в книге трудно провести грань между сугубо личными воспоминаниями и чужими свидетельствами. К тому же чужие воспоминания даются зачастую без всяких ссылок, но с преамбулой или постфактум и сопровождаются такими пассажами: «вероятно, поэтому я от кого-то слышал», «по рассказам очевидцев» и значительно реже, чем хотелось бы, – «как рассказывал отец».

Для опыта биографического исследования кажется странным, что выдержки из писем порой даются в виде скрытого цитирования без указания дат и источника, равно как и отсылки к воспоминаниям посторонних лиц.

В книге 21 глава, каждая из которых строится по единому принципу: сначала три или четыре вымышленных персонажа рассуждают о том или ином времени советской эпохи, о драматурге Алексее Арбузове, его творчестве, пересечениях времени и литературы. Тут Кирилл Арбузов как бы делегирует свои авторские права им созданным героям. И в этой части, признаемся, литератор терпит почти фиаско и как писатель, и как человек. Странным кажется желание автора освободиться от моральных обязательств перед отцом, уйти якобы в спокойную нейтральность, позволяющую вроде бы объективно оценить художественное наследие Алексея Николаевича Арбузова, этику того поколения. Пусть другие сохраняют эту объективность, но пристало ли это сыну? О качестве же литературы трех оппонентов и одного повествователя говорить не приходится. В одной из глав Кирилл Арбузов самокритично признается, что в юности сам писал комсомольские коллажи для оптимистичных школьных или студенческих вечеров. Да, идеология ушла, но вкус к тому типу творчества остался. Пассажи типа «чтобы это понять, надо прожить чуть больше, чем прожил тогда», «сейчас мы подошли к рассказу истории, которая стала важной страницей его жизни», «да, это была одна из самых мрачных страниц в его биографии» и т.д. и т.п. В этой части книга не есть литература – это дань уходящей натуре и цивилизации, называлась она в школах «литмонтаж». Однако экивок в сторону этой рудиментарной формы не так безобиден, если вчитаться. Тут спорящие не раз, не два вбивают осиновый кол в Алексея Арбузова, но вбивают-то руками сына, который мало что личного рассказывает своего, даже признается, что отец с ним и с матерью общался мало. Как раз вот эти искренние признания, разбросанные в книге, как драгоценные крупицы, которые читателю предстоит выудить, пройдя через довольно занудную, скрыто глубокоамбициозную литературу, составляют самое ценное, но это золото глубоко зарыто. Книга-то не об Арбузове Алексее – книга об Арбузове Кирилле.

Есть страницы, на которых сыну прямо-таки стыдно за отца. Он цитирует выступление Алексея Николаевича, полное коммунистической риторики. После чего задает вопрос: «Верил ли он в то, что тогда говорил, о чем писал?» Вопрос остается без ответа. Но почему же, делая интервью с отцом для «Советской культуры», не спросить его об этом, а предпочесть беседовать о жанре мелодрамы, которому был так верен отец? Вообще по этой книге создается впечатление, что сын с отцом разговаривал мало. Только после его смерти сын стал читать письма, собирать чужие свидетельства, составлять биографию.

По-разному складываются отношения в семьях, не буду цитировать Толстого, все и так знают. Есть обиды, которые трудно забыть, есть вопросы без ответов, которые всегда остаются, когда мы теряем близких, но это, на мой вкус, – зона личной тишины, ее не стоит тревожить публичностью, поскольку нет тут ни правых, ни виноватых. А вот написать биографию – дело достойное. И тут надо отдать должное Кириллу Арбузову, он собрал огромный материал, действительно интересный – письма, требовавшие серьезной расшифровки; свидетельства очевидцев, требовавших настойчивости и терпения. Выстроил это в хронологии, как и предполагает биографический жанр. Но биографию как жанр убивает авторская претензия на литературу. Честнее было бы подготовить к публикации письма с развернутыми комментариями, записать очевидцев, уж коли своего личного так мало на книгу, или свое личное так опасно, так тревожно до сих пор для себя самого?

Увы, после чтения этого толстенного тома – еще чуть-чуть, и роман Томаса Манна – остается стойкое ощущение, что вопросов больше к сыну, чем к отцу.

Стоит ли нам судить наших родителей только за то, что мы родились позднее? Что мы знаем об их терзаниях, раскаяниях, которые, возможно, они не позволяли себе обрушить на наши головы, потому что хотели уберечь нас? А может быть, закрывали створки своей души, чтобы жить и выживать дальше? Кто знает?

Лучше писать о своих ошибках, потому что после нас вырастут поколения, которые зададут свои вопросы нам, и эти вопросы могут оказаться куда беспощаднее. Готовы ли мы к этому?