Григорий Заславский
Не только Ленин.
Иллюстрация из книги
Юрий Каюров. Куда уходят дни┘ – М., Издание Малого театра, 2007. – 176 с.
Книга Юрия Ивановича Каюрова решительно не похожа на то, что называется нынче мемуарной литературой. И особенно – актерскими мемуарами. Обычно это все наговаривается, наскоро редактируется и с двумя-тремя блоками наполовину профессиональных – наполовину домашних фотографий («из личного архива») издается. И – продается (известное имя, знакомое лицо┘). У Каюрова лицо – известное, хотя кинослава актера по определенной причине осталась в советском прошлом. Он, в общем, немало сыграл ролей, но официальное признание получил за роль Ленина, которого сыграл в «Шестом июля», в «Кремлевских курантах», в «Ленине в Париже»┘ Но в мемуарах – ни слова «против»; – написанные собственной рукой, это даже и не мемуары, скорее и вправду записки на полях, собранные и выпущенные «на свободу» к юбилею – минувшей осенью Каюрову исполнилось восемьдесят.
Впечатления от съемочного дня сходятся с рассказами от только что увиденного фильма, рядом – описание собора или иной какой достопримечательности, – благо артист и по работе, и по зову души выезжал не только в другие города, но и в другие страны. Чего стоят впечатления от круиза по странам Средиземноморья, в который Каюров отправляется летом 1975 года! Или – Париж, где Сергей Юткевич снимает картину «Ленин в Париже»┘
Очень интересное, неотредактированное письмо (порой даже странно, почему задним числом не достало времени расставить пропущенные знаки препинания или неверно записанные географические названия). Очень искреннее, располагающее к себе, открывающее вид, если можно так, воспользовавшись словарем путешественника, вглядывающегося в пока незнакомую даль, – так вот, открывающее вид на человека доброго и хорошего, которому интересно все – и новая роль, и какая-нибудь тихая парижская улочка, и шумная коррида, и костромские леса с грибными местами┘ Странно – особенно по нынешним временам, – Каюров с одинаковой нежностью пишет о Ленине, которого играет повсеместно, и о белых кадетских надгробиях на Сен-Женевьев-де-Буа. Оказавшись в Париже, он не жалеет сорок франков (много по тем экономным временам!), чтобы увидеть могилы Толстых и Волконских, Гагариных, Софьи Колчак, Корнилова, Врангеля, Буниных┘ И встретить там батюшку, который искренне признается, что не любит произведений Бунина, «пронизанных эротоманией, это развращает молодые души, и человек он был просто отвратительный, деспот, и милейшая Вера Николаевна натерпелась с ним».
Забавно, как, отправляясь на очередное то ли озвучание, то ли переозвучание («Шестое июля», сценарий Михаила Шатрова), где редакторы, в частности, будут настаивать, чтобы вместо «Лев Давыдыч» (то бишь Троцкий) актер сказал просто – «здравствуйте», – так вот, напутствует себя: «Помогай нам Бог!» Бог, помогающий сыграть Ленина. Правда, что-то в этом есть.
Мемуары Каюрова интересны еще и потому, что добавляют необходимые ингредиенты в однажды «заваренную» историком театра Инной Вишневской «кашу»: она написала, что Щукину, который прежде Каюрова сыграл Владимира Ильича, очень помогал опыт Тартальи из «Принцессы Турандот». Природа Каюрова, сыгравшего за свою жизнь немало сильных и смелых, думается, ближе к амплуа характерных героев. Вот, например, он пытается разгадать секрет французских шансонье: «Тонкость и предельная отдача. А мы как-то приберегаем свои чувства, неизвестно для чего и для кого». Даже сегодня, когда он дожил до седин, его походка, манеры – французского франта, с какою-то легкостью и щеголеватостью во всем, в жесте и в слове. И с этой легкостью, с характерностью, которой он очеловечивает всех, хоть Серебрякова, хоть князя Тугоуховского, играл он Ленина. Этаким живчиком.
Никакой «другой», «диссидентской» правды Каюров в своих дневниках не писал. Ленина играл от души и сохранил к нему уважение и восхищение, взгляд снизу вверх (хотя когда играл – во всех ролях играл прежде всего человека). Или же по известной и понятной осторожности писал не все, что приходило в голову. В других случаях ум и проницательность ему не изменяли: «Видел выставку в Манеже┘ Все эти сталевары, механизаторы, шагающие красногвардейцы, какая колоссальная затрата энергии, уменья, труда художника и какое ничтожно малое эмоциональное воздействие┘» Или: «Оказывается, в русской колонии в Париже живет две тысячи человек, торгпредство, ЮНЕСКО, посольство. Никогда бы не подумал. Какое внедрение».
Но самая главная правда приходит, можно сказать, поверх основного сюжета, из, скажем так, монтажа. На 37-й странице читаем несколько замечаний об очередной съемке с Крупской, а дальше: «Видел «Красную пустыню». Фильм Антониони. Дивное зрелище, странное по настроению┘ пастельное по цвету┘ Фильм-поиск┘ Как снято, как будто это нереально, как во сне». Через три страницы – снимают первое появление Ленина в той же картине «Сквозь ледяную мглу»: «Надо, чтобы был простым, веселым, хитрым, в хорошем настроении, чтобы его сразу приняли, узнали и полюбили зрители┘» Но равнодушные люди вокруг помешали, даже сердце заболело: «Придется переснимать». Ниже: «А днем видел удивительный фильм Анджея Вайды «Пепел и алмаз»┘ Как серьезно и точно, как правдиво сделана картина!»
На следующей странице – очередная сцена, разговор с Горьким и: «Вечером смотрел «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» – фильм Стэнли Крамера┘ Фантастические по сложности съемки, такого ещё не было┘» На следующей – «озвучивали с Крупской «встречу в аллее», «каток». И тут же: «Видел сегодня удивительно умный фильм Феллини «8 1/2»┘ Какая прелесть Марчелло Мастроянни┘» (некоторое время спустя – идет во второй раз: «Какая честность – вот так обнажить себя, свою душу, мозг, совесть художника. Какая сложнейшая конструкция фильма, какой калейдоскоп лиц, типажей, характеров┘»). А дальше – снова Ленин: «Укрупнить масштаб мысли, чтобы не было «ступенечек», чтобы был широкий охват. Хорошо бы! Но трудновато пока дается». И тут же – Эфрос, «Три сестры», которых, против многих мхатовских мэтров, Каюров принимает целиком: «Вот это режиссура, это мысль сегодняшняя, а иначе – зачем тогда спектакль?» Ну и т.д.
Выходит, без специального намерения Каюров написал нечто вроде сравнительного и параллельного киноописания.
И думаешь: как прихотлива жизнь – проходит рядом с шедеврами, их можно потрогать, прикоснуться к ним, а тут – сцена с Крупской, с Бонч-Бруевичем┘ Или – как несправедливо, что человек, актер, который так тонко и точно понимает про других, жизнь кладет ни за что┘ Ведь он мог сыграть Ницше, Шопенгауэра. Впрочем, слава богу, сыграл в Малом Серебрякова, Шабельского, Фирса, да и много кого еще.
