Трудно быть классиком

Тимур. «Врать только правду!»/ Автор-составитель Екатерина Андреева. – СПб.: Амфора, 2007. – 527 с.

Самое замечательное в этой книге – жанр. Определить его в двух словах сложно. С одной стороны, перед нами том, целиком посвященный жизни и творчеству одного-единственного человека – лидера ленинградского андеграунда, создателя «Новой академии изящных искусства и художника группы «Кино» Тимура Новикова. То есть биография. С другой стороны, здесь отсутствует то, что традиционно образует самое существо биографического повествования – единая линия жизни. То есть, конечно, в разделе «Приложение» имеется некий хронологический конкорданс фактов жизни Тимура. Например: «24 сентября 1958. Тимур Новиков родился в Ленинграде в роддоме им. Снегирева на улице Маяковского...», «1980. Поступает на работу оператором бойлера в котельную, затем электриком в Русский музей (в 1982 году его оттуда увольняют за «авангардизм»)», «1987. Новиков начинает создавать текстильные панно «Горизонты» – полное выражение метода перекомпозиции...» И т.д. и т.п. Но хотя именно эта глава и называется «Биография Тимура Новикова», нетрудно догадаться, что такого рода послужной список, предваряющий именной указатель, выполняет лишь вспомогательную, упорядочивающую функцию. На самом же деле никакой жизнеописательной цельности здесь нет и в помине. Есть только двадцать разрозненных интервью, взятых Екатериной Андреевой у друзей и соратников Новикова, около десятка статей-воспоминаний (их же) и ряд документальных артефактов из архива Новикова – пара художественных манифестов, несколько теоретических текстов о новом искусстве и, конечно же, небольшая подборка частных фотографий. Так что получается с формальной точки зрения не биография, а всего лишь материалы к биографии. Собственно говоря, именно так – «Материалы к биографии Тимура Новикова» – и озаглавлено заключительное мемуарное эссе, принадлежащее перу лично Екатерины Андреевой и повествующее не столько об андеграундных корнях искусства Новикова, сколько о его постперестроечной художественной карьере, в которой, кстати, сама Екатерина Андреева, будучи куратором многих выставок Новикова, принимала живейшее участие.

Напиши Екатерина Андреева всю книгу в таком историко-публицистическом стиле, было бы, наверное, достоверно, но... не вполне. Потому что, несмотря на все свои нонконформистские симпатии, Андреева вот уже около двадцати лет входит в избранное число самых авторитетных отечественных арт-критиков. Принадлежа к художественной элите, она обладает властью и других наделять (или обделять) счастьем быть вписанным в реестры официальной истории искусства. Между тем собранные в этой книге записи ее бесед с Новиковым и его соратниками (Олегом Котельниковым, Иваном Сотниковым, Юрием Красевым и др.) в первую очередь подтверждают старую, правда, давно забытую истину: истеблишмент и нонконформизм – две вещи, логически несовместимые (хотя с коммерческой точки зрения это и не так). И ничто не позволяет ощутить эту исчезающую уже долю несовместимости лучше, чем жанр интервью. Екатерина Андреева задает вопросы на языке академического искусствознания: «А что тебе тогда не давалось? Какие художественные задачи?», или «Как устанавливались связи между художниками разных поколений?», или «А о московском концептуализме знали?». Ответы же звучат на корпоративном, не всегда цензурном сленге: «Наши московские знакомые делали глубокомысленные лица. Но они были ведь тоже молоды и больше слушали Свинью. Они нам говорили: «А вы слышали Свинью? У вас есть такой замечательный панк, он к нам тут приезжал, играл. У художника Врубеля гуляли в новостройках» (Олег Котельников). Или: «Мы вечно носили волосища длинные, грязные; мы были добрые и созерцательные. А панки несли в себе другой заряд. Это была другая энергетика» (Юрий Красев).

Только вот такая косноязычная, непричесанная, коробящая слух прямая речь способна передать слабые отзвуки далекого андеграундного бунта, экспонируемого ныне в мягком, щадящем глаза галерейном освещении. Другое дело, что сами его участники вовсе не избегали нового, постсоветского истеблишмента и даже испытывали некоторое внутреннее беспокойство, если их прошлое не укладывалось в параметры, установленные критиками в отношении новейшего искусства. Например, Тимура Новикова, как видно, лично задевало расхожее мнение специалистов, что в Ленинграде концептуализма не было, и за два дня до смерти он специально позвонил Андреевой из больницы, с тем чтобы поведать один важный «исторический факт»: «Поэт Горбовский с другом приходят в начале 1960-х в районную библиотеку и спрашивают: «Есть ли у вас роман Достоевского «Бесы»? – «Бесов» нет». – «А брошюра критика такого-то «Творчество Достоевского и упадническая буржуазная литература» есть?» – «Брошюра есть». – «Давайте!». И Горбовский с приятелем рвут на глазах у библиотекаря брошюру и начинают жевать... Вызывают милицию. Тут Горбовский говорит: «Можем ли мы возместить библиотеке ущерб? И достает из кармана две эти поганые брошюрки, которые продавались во всех книжных магазинах. И после этого говорят, что у нас нет концептуализма?!»

Что тут сказать? Хочешь быть классиком – соответствуй!