Алексей Нилогов. О языке сновидения можно сказать много семиотического, но ускользающего от ноуменального горизонта естественного сновидческого языка. Какой бы всеядной ни была семиотическая методология, к языку сновидения аргументированнее применить антиязыковой дискурс, чтобы показать, насколько речь в сновидении отличается от бодрствующей речи.
Когда мы видим сновидение, то нередко сталкиваемся с речевым лунатизмом, при котором наша внутренняя речь раскрепощается от монологической формы навстречу диалогу с самим собой; мы говорим во сне, словно медиумы, пропуская собственный лунатизм, чей бодрствующий эквивалент называется аутизмом. Кто именно говорит во сне нашими речевыми органами? Как слышим мы себя при говорении во сне? Можно ли обойтись без выбалтывания себя во сне со сновидением или без такового во сне со сновидением?
Наверняка всем приходилось быть свидетелями того, как внутренняя речь того или иного человека неосознанно выбалтывается вовне в качестве нерасчлененного фрейдистского потока оговорок. Как правило, мы шарахаемся в сторону от таких «ментальных болтунов», часто не отдавая себе отчета в том, что исходим из коммуникативной нищеты, состоящей в умалчивании своего мышления во внутренней речи. Конечно, большинство «ментальных болтунов» не осознают преимуществ дарящей коммуникации, в которой вопреки Гиренку люди обмениваются не пустыми знаками, чтобы скрыть внутреннюю пустоту, а раздаривают себя другим, в том числе и самим себе.
Выбалтывание себя во сне носит совершенно иной характер. Являясь непосредственными участниками наших сновидений, мы меньше всего способны отрефлексировать свой языковой сновидческий опыт. Существует точка зрения, что во сне происходит очищение сознания от словесных напластований, накопленных в течение дня. Чтобы избавиться от речевого мусора, мозг ограничивает роль языкового сознания во сне, перенасыщая его картинностью и образностью. Может статься, что речь во время сновидений – это всего лишь неотцензурированные остатки дневного опыта, точно субтитры, всплывающие на экране, на котором показывают немое черно-белое и цветное кино. Заметьте, как удачно сравнение сновидца с тем, кто озвучивает фильмы. Впрочем, оставим пока кинематографические метафоры и обратимся к антиязыковой интриге сновидений.
Для начала приведем обширную цитату из Оруэлла, в которой вводится такое понятие, как «сно-мысль» (dream-thought): «Я выбрал сны как наиболее очевидный пример, но если бы только сны не поддавались описанию, не о чем было бы беспокоиться. Однако, как неоднократно отмечалось, сознание бодрствующего не настолько отличается от сознания спящего, как это кажется (или как нам хочется, чтобы казалось). Правда, что большинство наших мыслей в состоянии бодрствования рациональны, то есть в нашем мозгу есть подобие шахматной доски, по которой движутся мысли в логическом и вербальном порядке; мы используем эту часть мозга при решении чисто интеллектуальных проблем, и мы привыкли думать (то есть думать в наши «шахматные моменты»), что в этом и заключается все мышление. Но это, очевидно, не все. Беспорядочный, невербальный мир снов никогда не исчезает полностью из нашего сознания, и, если бы были возможны такие подсчеты, я бы сказал, что добрая половина мыслей в бодрствующем состоянии принадлежит этой категории. Определенно, сно-мысли (dream-thoughts) присутствуют даже тогда, когда мы пытаемся думать словами, они влияют на вербальные мысли; это они в основном и придают полноценность нашей внутренней жизни. Обратите внимание на свое сознание в какой-нибудь случайный момент времени. Основным в нем будет поток безымянных объектов, настолько неотчетливых, что трудно назвать их мыслями, образами или чувствами. Прежде всего это будут видимые нами предметы и слышимые звуки, которые сами по себе могут быть описаны словами, но, попав в сознание, становятся чем-то совсем другим и совершенно неописуемым. И, кроме того, есть еще грезы (dream-life), непрестанно создаваемые сознанием для себя, и, хотя большая часть этого незначительна и вскоре забывается, они содержат в себе красивое, смешное и т. д., запредельное тому, что когда-либо превращается в слово».
Каков лингвистический статус «лунатических слов», остающихся без языкового освидетельствования? Не секрет, что мы не помним всех своих слов, высказанных во сне при аффектационном переживании сновидений. Что происходит с внутренней речью во сне? Говорим ли мы про себя или полностью высказываем все вслух? Не перекликается ли аутентичный сновидческий язык с телепатическим языком, не делающим различия между внутренней и внешней речью? Можно ли говорить во сне на антиязыке? Не является ли язык сновидений по преимуществу антиязыком? Наконец, можно ли составить вещий сонник, в котором бы содержались ответы на все сюжеты сновидений, включая сюжеты всех проспанных снов?..
