Брюзжание как панацея от ультрамодернизма

Корифей поп-метафизики Умберто Эко сделал литературу и философию разновидностями конспирологии. Это не значит, будто Эко верит в существование спрутообразных политических клик, глубоко законспирированных командных пунктов и загадочных гностических лож. Может, верит, а может, и нет. А возможно, и сам к ним причастен – например, на правах пресс-секретаря. Но суть не в этом. Нисколько не возражая против «расколдованности мира», Эко настаивает на сохранности процедур расколдования. Тайн не существует, однако их разгадывания никто не отменял. Эко прекрасно понимает, что именно разгадывание создает эффект тайны.

В одновременном разгадывании и создании тайн заключается определение человеческой культуры. Последняя отличается от метафизики тем, что носит свои тайны в себе, а не отдает на откуп разнообразным «трансценденциям» – будь то Бог, Природа, История или Человечество. Все свое культура носит с собой, точнее, не носит, а хотела бы носить. Но для того, чтобы это произошло, нужно предъявлять права собственности. Именно поэтому культура представляет собой наиболее всеобъемлющую систему приватизации трансцендентного. Культура десакрализует политику, обмирщает религию, выворачивает наизнанку метафизику. Эти мутации серьезнее превращения Золушкиной кареты в тыкву. Сущности трансформируются культурой в явления. Вместо негарантированных истин в культуре появляются застрахованные ценности, вместо тайн в ней открываются пробелы и лакуны, вместо звезд зияют прорехи и дыры.

Однако для того, чтобы культура осуществляла приватизацию метафизики, она должна устранить все границы, отделяющие ее от культуртрегерства. С этой точки зрения Эко – образцовый «деятель» культуры, главный жрец современной культурполитики. Деятельность Эко не в том, что он превращает культуру в предмет философии, а в том, что он выступает посланником культуры, ее крестоносцем, миссионером, «полномочным представителем». Его звездная роль важнее других поп-амплуа: культура не просто сопровождает экспансию, она составляет самую суть экспансионизма. Это следует из того, что с самого начала она носит присваивающий характер.

Культура предполагает аккумулирование особой власти: превращать в ценность все, что попадается под руку, или, наоборот, лишать ценности то, что считают для себя ценным твои всемирно-исторические кокуренты. Эко не просто примерный, но и очень добросовестный культуртрегер. Он нисколько не ленится показывать, что ему есть дело до всего, и прежде всего до политики (политика – рынок, в котором происходит конвертация ценного в неценное и обратно). Книга итальянского теоретика состоит из заметок, написанных для периодических изданий, она политизирована на манер старого европейского интеллект-ангажемента.

В ней находится место для Берлускони, войн нового типа, конфликта отцов и детей, обществ без истории, извивов технологического прогресса, становления аргументов ad hominem, взаимоотношений Востока и Запада, телереальности, толерантности, тоталитарности; книга Эко адресует нам теорию популизма, анализ древней, новой и самоновейшей итальянской истории, рассуждения о плюсах и минусах смерти, описания сект, рассмотрение эволюции «новоделов», размышления о перекройке политических карт, концептуализацию массмедиа, рассказы из личной жизни, мысли о 1968 годе, жизнеописания святых отцов, упоминания бесконечного числа итальянских политиков, ученых, инженеров; в книге Эко соседствуют сатанист Джозуэ Кардуччи и святой «пятый учитель церкви» Фома Аквинский, чадолюбивая Агриппина, благословившая сына Нерона на то, чтобы он ее убил, и безвинный Эдип, прикончивший своего отца Лая, полузабытый ныне диктатор-людоед Жан Бедель Бокасса и мистический собеседник В.В.Путина – Махатма Ганди, лидер послевоенной ИКП Пальмиро Тольятти и снова Берлускони, премьер-телемагнат (явно не дающий покоя нашему автору).

Какими бы ни были политические претензии Эко к бывшему главе итальянского правительства, они имеют под собой более метафизическую подоплеку, чем многие другие суждения итальянского мыслителя: Берлускони олицетворяет новый этап культурной экспансии. Вместо звездных «посланцев культуры» теперь востребованы функционеры досуга и развлечений, умеющие «делать красиво»: режиссеры, операторы, сценаристы, разного рода «массовики-затейники», а главное, райтеры, которые, подобно другим работникам конвейерного производства, всегда остаются за кадром. Берлускони контрастирует с Эко как глава мультикорпорации эпохи постиндустриализма контрастирует с выдающимся виртуозом эпохи цехового мастерства.

Эко отдает себе в этом отчет и прибегает к нетривиальному решению, выделяющему его из плеяды великих постмодернистских покойников (возможно, именно поэтому он чуть ли не единственный из них, кто еще жив). Решение Эко – в том, чтобы показать, какие формы архаики не только консервируются, но и производятся в рамках медийного постиндустриализма.

Это и есть, по его мнению, «Полный назад!» (название сборника публицистики Умберто Эко), проявляющийся и в случайно увиденном на телеэкране фашистском салютовании современного спортсмена, и в изобретении iPod (который шутливо называется автором новым радиоприемником), и в воцарении креационистских воззрений на человеческую эволюцию, и в доктрине «деволюции» итальянского государства, возвращающей его в догарибальдийские времена, и в огромном множестве других свидетельств и примет неоархаики.

И все было бы хорошо, если бы жанр, избранный итальянским мэтром, не напоминал бы в такой степени возрастное брюзжание. Брюзга занудлив, он чуть ли не профессионально монотонен. Но, главное, он всегда слишком прав для того, чтобы его воспринимали всерьез.