Хождение за три сферы

Петер Слотердайк. Сферы. Макросферология: Том II. Глобусы/ Пер. с нем. К.В.Лощевского. – СПб.: Наука, 2007. – 1024 c.

Предлагая вниманию читателей другой взгляд на уже рецензировавшуюся книгу (см. EL-НГ № 36 от 04.10.07), я вовсе не хочу вступать с автором предыдущего текста в полемику. Моя реплика – лишь попытка представить проект Слотердайка в более адекватном свете. Ибо ничто так не противоречит духу принципиально антилогоцентристского творчества нынешнего ректора Высшей школы дизайна в Карлсруэ, как стремление заменить объемность смысла линейной перспективой с единой точкой схода. Вряд ли сегодня все единодушно согласятся причислить немецкого философа Петера Слотердайка к числу крупнейших мыслителей наших дней, но факт остается фактом: его перу принадлежит самое весомое (в буквальном смысле этого слова) философско-культурологическое сочинение современности – трилогия «Сферы». В этом теперь могут убедиться и русские читатели. Спустя два года после издания «Пузырей», первой книги трилогии Слотердайка, санкт-петербургская «Наука» наконец выпустила вторую – «Глобусы» («Сферы II»). В сумме количество их страниц превысило полторы тысячи. Третья, «Пена», на русский язык пока не переведена, но нетрудно догадаться, что по объему она не уступает двум первым. Недаром в Германии «Сферам» сразу по выходе в свет в 2004 году последнего тома было присвоено почетное звание opus magnum философа, хотя Слотердайку на тот момент не стукнуло и шестидесяти (для философа это, как правило, возраст ранней зрелости) и продолжать писать философские тексты он, насколько известно, ни тогда, ни позднее не зарекался.

Иные возразят: нельзя судить о книге по ее объему (то бишь по внешнему виду). Однако в случае «Сфер» вообще и «Глобусов» в частности объем столь масштабен, что судить по нему можно и нужно. Потому что «Глобусы» – это не просто текст, это перформанс: объем понятия, о котором здесь идет речь, как бы материализуется в толщине книги. Если в «Пузырях» Слотердайк оттачивал свое умение различать и описывать тончайшие границы и перегородки в иммунных системах «микросфер» – интимно-душевных, то есть внутренних антропологических пространствах-атмосферах, то в «Глобусах» он настраивает свое зрение на «макросферы» – глобальные трансформации европейской истории. Из Гулливера в стране лилипутов он превращается в Геркулеса, временно взявшего на себя ношу Атланта. Слотердайк напрасно скромничает, говоря, что трактат «Бытие и пространство», по аналогии с «Бытием и временем» Мартина Хайдеггера, еще только следовало бы создать. Ведь замысел «Глобусов» именно в этом и состоит – показать, что все сколько-нибудь значимые метаморфозы в картине мира европейской цивилизации, будь то кругосветное путешествие Колумба, установление христианского монотеизма или технические достижения купольного строительства, прямо и непосредственно связаны с европейским мышлением о бытии. Вернее, с тем, что бытие в европейской метафизике со времен античности всегда мыслилось в качестве сферы – «нераздельной», «однородной», «единообразной», «круглой», «единой».

Открытие, сделанное некогда Парменидом, стало, по мысли Слотердайка, решающим для всей европейской истории. Превратив бытие в умопостигаемую и счислимую модель, античные философы положили начало процессу тотального освоения внешнего пространства земного шара, то есть «глобализации»: «Ранние европейские метафизики, математики, космологи навязали смертным их судьбоносную дефиницию: быть создающими шар и обитающими на шаре животными. Глобализация начинается как геометризация необъятного». Вот Слотердайк и берет на себя титаническую задачу фиксировать все перемещения сущего в сферических координатах бытия. А заодно – это, впрочем, и есть самое главное! – наглядно продемонстрировать конечный результат двухтысячелетних блужданий человека в поисках своего места в универсуме – крах самого «тотального» и «всепоглощающего» универсума и исчерпание всех производных от него «глобальных» метафизических истин.

Пытаться дать более конкретное представление об интеллектуальной интриге «Глобусов» столь же бесперспективно, как пересказывать книгу афоризмов. Вся соль слотердайковского повествования – не в спекулятивной теории, а в блестящей риторике, которой он подкупает даже подкованного в области истории идей читателя, а уж неподготовленного – так просто сражает наповал. Чего стоят, например, такие обороты мысли-речи: «Философ – это тот, у кого за спиной часы, а перед глазами шар» или «Кондиционер – это судьба» и т.д. и т.п. Но Слотердайку и этого мало. Его образный язык дополняется необъятным иллюстративным рядом. Всевозможные изображения сфер, концентрических кругов, шаров, глобусов, молекул и куполов приводятся здесь в таком количестве, что от их созерцания голова в буквальном смысле начинает идти кругом. Чтение постепенно превращается в нечто подобное медитации. Можно не сомневаться, что такой эффект был предусмотрен автором. Ведь весь его сферологический проект – не что иное, как попытка «разгерметизировать» философию, окончательно и бесповоротно срастив ее с литературой и изобразительностью. Между прочим, зерно литературы «Сферы» Слотердайка несут в себе изначально, поскольку даже при всей своей монументальности остаются всего лишь блестящей философско-культурологической разработкой идеи, предложенной некогда Борхесом в эссе «Сфера Паскаля» – представить всемирную историю как «изменение интонации при произнесении одной-единственной метафоры». Правда, если следовать логике самого Слотердайка, то слияние философии с другими сферами жизненного опыта больше не может привести к их единению. Но это уже тема следующей, заключительной части слотердайковской эпопеи.