Ольга Балла Самое удивительное в прошлом – оно же, однако, и самое трудное в нем – то, что прошлое, сколько бы это ни казалось странным, действительно было. Вообще поверить в то, что все оно было придумано, – гораздо легче. Естественнее как-то. Особенно в свете того, что проделывали с прошлым решительно все, кажется, культуры в мировой истории. И продолжают проделывать, и будут продолжать во веки веков. А творят с ним вот что: из него делают себе настоящее. Любое настоящее – какое захотят, такое и делают. И даже, если очень постараться, – будущее. Все воспоминания пишутся только ради этого.
Как себя помним – так себя и ведем. Как себя придумаем – такими и станем. Поэтому-то ни одно событие не обнаружит вполне своей ценности, пока из живой, быстротекущей и изрядно упрямой реальности не превратится в Прошлое. Как только событие станет им окончательно – на него сразу же набросятся все кому не лень. Отныне всякий свободен насыщать минувшее любыми толкованиями, приписывать ему любые смыслы. Кто-то может делать из него идеологию, кто-то – поэзию, кто-то – философию, кто-то – науку историю, уверенную, что она-то уж имеет дело с чем-то совершенно объективным. Кто-то – рассыпать его на байки и сплетни. Прошлое – оно ведь безответно.
Вся ностальгия по прошлому и утраченному, породившая один из наиболее мощных пластов мировой литературы и мысли, а также и повседневной жизни любого из нас с вами – именно от этого. Прошлое – надежный сейф для хранения самых дорогих сердцу образов и чувств, сколько ни вкладывай – все поместятся. Оно никогда не проговорится о том, как все было «на самом деле». Мы лепим его по своему образу-подобию. Романтики помнят высокие смыслы. Оптимисты – то, что наконец-то преодолено. Моралисты – старое доброе время. Циники – грязь и мерзость. Мелкие – мелкое. Крупные – крупное. И ведь все правы – боже мой, абсолютно все.
Когда человек – после многовековых неудачных подступов к фотографии – наконец-то ее изобрел, на протяжении некоторого исторического времени могло казаться: теперь прошлое – под надежной защитой. Теперь можно не сомневаться: оно было; и было именно таким, каким показывает его фотоотпечаток; теперь-то оно гарантировано от домысливаний.
Надо ли говорить, что эффект получился как раз противоположный? Техника останавливания реальности сделала прошлое таким уязвимым, каким до середины XIX века оно не бывало никогда.
Ничто так не провоцирует выдумывать прошлое, как фотография. Теперь его можно выдумывать еще и именем самой правды. При помощи фотографии человека легко убедить в чем угодно, хоть в том, что он летал на воздушном шаре, на который вообще-то нога его в жизни не ступала. Мы живем в действительности наших образов прошлого – в самой реальной действительности, ибо сильнее всего, убедительнее всего влияет на нас – на наши поступки, решения, душевные состояния – именно она. И что за дело ей в конце концов до того, что, как и почему было «на самом деле»?!
