Ольга Балла Вероника Нуркова. Зеркало с памятью. Феномен фотографии: Культурно-исторический анализ. – М.: РГГУ, 2006. – 287 с.
Есть странная разновидность вещей, которые словно напрашиваются на изобретение. Даже когда для их существования нет никаких – или пока никаких – технических возможностей. Они выдумываются как раз потому, что выдумать их следовало, – а уж едва выдумались, распространяются стремительно, будто этого только и ждали (но ведь и вправду ждали!), и начинают диктовать человеку свои условия.
Фотография – может быть, самый характерный образчик вещей этой странной и всепроникающей породы.
Наконец-то историю фотографии написал не фотограф, не художник, не искусствовед, как бывало обычно, а психолог. Вероника Нуркова – именно психолог, причем такой, основной предмет занятий которого – автобиографическая память. Конструирование человеком собственной жизни из предоставляемого опытом неминуемо случайного и ускользающего материала.
Поэтому история фотографии предстает в книге прежде всего как история освоения (и конструирования, разумеется) человеком смысловых возможностей этой техники – и врастания ее в душевное устройство самого человека. Образование человеком и фототехникой устойчивого симбиоза, вне которого нам теперь, пожалуй, очень трудно – если возможно вообще – видеть реальность.
История этого симбиоза в изложении Нурковой, похоже, кое-что проясняет в механизме становления Больших Культурных Символов – среди которых фотографии принадлежит, вне всякого сомнения, одно из первейших мест. В этот механизм непременно входят большие, до преувеличенности, ожидания; странствия из контекста в контекст – и сопутствующая ему смена ожиданий и значений. В том числе весьма радикальная.
Самое большее, на что претендовала новорожденная фотография, – это роль скромной наследницы живописи. Современники воспринимали ее просто как более совершенное, чем прежде, «орудие копирования, формальная точность и быстрота которого» – основание «определить фотографию по епархии точных наук». Обыватели же, с одной стороны, усматривали в ней «забавный аттракцион», с другой, соглашались признать ее разновидностью искусства (ну как же – все-таки родственница живописи! А в чем же еще задача искусства, как не в копировании реальности?!). С третьей стороны, однако, люди середины позапрошлого столетия не могли избавиться от чувства, что имеют дело с чем-то магическим.
Это обилие значений (особенно, пожалуй, наличие «магической» компоненты – она ведь чувствуется и сейчас!) позволило фотографии совершить беспримерную экспансию в глубь западной культуры и западного человека. Она могла внедряться в них во многих направлениях сразу: от науки и техники – через искусство – до личной жизни.
Шаг за шагом фотография овладевала вниманием человека – и воспитывала ему душу и память, даже такими поверхностными и суетными вроде бы вещами, как мода на те или иные разновидности снимков и типы фотографирования. Сделав фотокартинку посредником между собой и миром, люди учились иначе, чем прежде (лучше ли? – пожалуй, бессмысленный вопрос. Важно, что иначе), видеть, чувствовать, понимать – друг друга, себя, пространство и время.
Сегодня едва ли не у каждого выросшего в нашей культуре есть то, что Нуркова на профессиональном языке психологов называет «корпусом ментальных фотографических репрезентаций»: набор особо значимых снимков, на которые мы опираемся, формируя собственный образ. Притягивая к себе жизнь, фотография задает ей структуру. Дело дошло уже до прямой фотографической зависимости. Такого оборота Нуркова не употребляет, но он напрашивается сам собой, когда читаешь о том, насколько не мыслит себя без фотографирования современный туризм с присущим ему «символическим присвоением» мира: забыл фотоаппарат – считай поездка пропала. А переживается поездка как следует, складывается наконец в связное целое едва ли не только тогда, когда после нее пересматриваешь фотографии. Между прочим, правда. Я и сама замечала.
Фотографические снимки – картография небытия. Да, они позволяют нам снова и снова, по своему усмотрению, возвращаться к исчезнувшему, казалось бы, безвозвратно. Но это лежит на поверхности. А вот если немного копнуть, как одни только психологи и умеют, – обнаружится нечто куда более интересное. Они позволяют пережить – убедительно, как полноценную душевную реальность – то, чего не случалось и вовсе никогда.
Нуркова описывает эксперимент: участникам предъявляли фотографию, на которой те – в детстве – летят на воздушном шаре. Скомбинированную, конечно. Испытуемые – все – прекрасно знали, что быть такого в принципе не могло. И что бы вы думали? – при помощи фотографии они этот полет вспоминали. Вплоть до подробностей: какая была погода, что они чувствовали, кто кому и что при этом говорил┘ Да, «средство управления» памятью. Даже – как говорил по несколько другому (но очень родственному) поводу цитируемый Нурковой Выготский – «господства над ней». Средство ее – буквально – создания. Это она, как подробная инструкция, диктует нам, как обращаться с небытием: что извлечь из него, а что в нем оставить. В таком средстве, похоже, человек нуждался всегда. Не зря у фотографии было столько подступов к тому, чтобы ворваться в мировую историю.
Ведь давным-давно были родственные светописи изображения: теневая проекция, оттиск, обрисовывание по тени-контуру┘ Их всего лишь не умели фиксировать. Камеру-обскуру и вовсе знавали еще в античности. Но культура востребовала такой способ производства изображений – и кстати изобрела способ их закрепления – не раньше, чем это ей оказалось действительно нужно. Как выразился один цитируемый Нурковой автор, «культурные изменения XIX века настойчиво потребовали нового языка правды». А уж отношения этого языка с правдой – совсем другая история.
